Теперь или никогда! | страница 34
У ног ее, на земле, красовался старинный чайный сервиз — золоченые чашки в расписных медальонах, пузатый чайник для заварки, молочник со склеенной ручкой.
Женщина подозрительно взглянула на Петра Петровича, быстро проговорила:
— Осторожно, а то чашки такие хрупкие…
— Я понимаю, — пообещал он.
Женщина, смягчившись, пояснила:
— Это страшно редкая вещь, фарфор императорского завода. Я за ним когда-то целый год гонялась.
— Бывает, — рассеянно проговорил Петр Петрович. От голода у него кружилась голова, немного подташнивало, и перед глазами все время возникали черные, надоедливые мошки.
— Как думаете, — спросила женщина, моргая темными глазами в красных, словно от бессонницы, прожилках, — дадут мне за все это пуд картошки?
— Все может быть.
Петр Петрович вглядывался в ее измученное, с обтянутой кожей лицо, оно казалось ему отдаленно знакомым, словно видел когда-то кого-то похожего на нее, да никак не мог вспомнить.
Ни один человек не подходил и не приценивался к ее сервизу.
Женщина искоса, по-птичьему глянула на него.
— Что это вы так смотрите на меня?
— Да нет, ничего, — смутился Петр Петрович.
— Третий день подряд хожу сюда, и хоть бы кто подошел, — пожаловалась она.
— Да, здесь все сплошь продавцы и ни одного покупателя, — невесело пошутил Петр Петрович.
Женщина наклонилась, подняла с земли чайник.
— Подумайте только, такую красоту, такую прелесть и так вот запросто отдать за какую-то вульгарную картошку!
Грустно сощурив цыганские свои глаза, она любовалась чайником, золоченым, разрисованным овальными медальонами, в каждом медальоне букет цветов — гвоздики, роза, незабудки.
— Вот оно что, — вдруг вымолвил Петр Петрович.
Он узнал ее. Это была актриса городского театра, обычно игравшая героинь, — Алла Степановна Михальская.
Еще совсем недавно она была жизнерадостной, с блестящими глазами, с яркозубой улыбкой. Однажды после премьеры вся труппа пришла к нему в фотографию сниматься. Алла Степановна сидела в середине — глаза сияют, белое платье оттеняет темные, гладко затянутые в узел волосы.
— Вы меня узнали? — тихо спросила она.
— Узнал.
Она провела рукой по волосам.
— Я очень изменилась, не правда ли?
— Нет, почему же, — вежливо сказал Петр Петрович.
— А я вас тоже не сразу узнала. Вы очень хорошо умели снимать — подчеркнуть достоинства, затенить то, что вовсе не нужно…
Слабая улыбка, бледное подобие прежней, сияющей, белозубой, осветила ее лицо.
Он не успел ответить. Высокий старик, по виду крестьянин, подошел к нему, не говоря ни слова, стал щупать пиджак. Потом взял пиджак, поднял над собой, пристально разглядывая воротник, рукава, лацканы.
