— Грилихес меня любит,— хорохорился он.— Приеду — примет, там меня никто не знает.
— Не уезжай ты,— просила мать.— Еще попадешься...
***
Но он был настойчивый, взял и поехал. Радостный является к Грилихесу, а тот ему говорит:
— Знаешь, Мышка... мастер ты хороший, и я охотно взял бы тебя, если бы не эта твоя политика. А так — уходи-ка ты отсюда подобру-поздорову, пока тебя не взяли.
Очень обиделся на него отец. Стиснул зубы и пошел с завода. Идет на вокзал и вдруг встречает Севрука. Того самого молодого Севрука, что работал когда-то в Свентянах подмастерьем у Холявского и частенько колотил отца на правах старшего. Зашли в пивную, выпили пива, поговорили. Севрук рассказал, что своего отца он давно похоронил — попал старик под поезд, будучи «под мухой», вечная ему память. Скончался от ожирения сердца и пан Холявский: тоже крепко стал выпивать под старость, вечная ему память! После его смерти Севрук продолжал работать у пани Барбары, но она стала очень скупой, сварливой, слова не скажи ей против шерсти. Не поладили, бросил... Переехал сюда, в Двинск, имеет свою вывеску, работает, живет тут с одной бабенкой — ничего живут, слава богу, живут так-сяк, понемножку...
— А пан Мышка как?
— Да так же — ни туда ни сюда,— ответил отец и подумал: «Бывало, лупил ты меня, будто я без костей, и иначе, как стервой, не называл. А теперь уже и стаканчик мне поближе пододвигаешь, и паном Мышкой зовешь... Как все в жизни меняется...»
И тоже не утерпел, похвастался своим житьем-бытьем. Конечно, чего нельзя — не сказал.
— Я,— говорит Севрук,— слышал о тебе краем уха от виленских знакомых.
— А что? Худое или хорошее? — насторожился отец.
— Одно хорошее...— замялся Севрук.— Говорили, женился, сын у тебя...
— Да, жизнь бежит, не стоит на месте,— немного успокоился отец.
И пошел ночевать к нему. Уложили его в боковой комнатушке, на кушетке. Полюбовница Севрука и подушечку ему принесла, и мягкое ватное одеяло дала накрыться. Лег он и размышляет: «Я-то думал, Грилихес меня любит. Ну и гад! Севрука же терпеть не мог, а он меня, как милого дружка, принял...»
***
А на другой день, рано утром, вдруг открывается дверь в боковушку — и:
— Стой! Ни с места! Руки вверх!
Ну, стоять отец не мог, потому что еще лежал. А руки, лежа, выпростал из-под одеяла,— целая орава полицейских ввалилась к нему в тот же миг. И надели на него, на лежачего, браслетики... Попался, где не думал, не гадал... Как позже выяснил отец, продал его Севрук. Догадался, что отца разыскивает полиция, и ночью побежал донести — надеялся получить большие деньги и уехать со своей полюбовницей в другой город.
