И помнит дедушка Балта: при разделке и дележе туши ни Сэсэг, ни Ардана со всеми вместе не было. Он хорошо это помнит! Неужели после, когда все поспешно разошлись, или сама мать, или парнишка прибежали туда, тайком забрали голову и ноги?
…До сумерек успели сделать к скирдам три рейса. Сено загружали наверх, под крышу телятника, на слеги — чтоб проворные телята не дотянулись, а то от них ни одна загородка не спасает… Сэсэг подавала снизу, дедушка Балта принимал, укладывал. О том, о сем говорили. Обоих тревожило, что долго нет весточек с фронта. Сэсэг — от мужа, дедушке Балте — от старшего сына. Младший сын и зять, муж средней дочери, пишут регулярно, от старшего с декабря — ни строчки. А уже март. Да не на суше воюет — на море. Как ни трудно, за землю ведь подержаться можно, зарыться в нее, на ней каждый бугорок — укрытие; на море же кругом ледяная вода… Болит сердце за родную кровь.
Когда управились с работой, можно было уже домой уходить, дедушка Балта, теребя клинышек бородки, покашливая, все же сказал Сэсэг:
— Это… понимаешь… ты женщина, Сэсэг, умная, совестливая… однако каждого из нас ошибки не обходят стороной, подстерегают… Как бы плохому не быть?!
— Вы о чем? — растерянно спросила Сэсэг.
А когда поняла, не таясь, рассказала о том, откуда взялись в ее доме лошадиные ноги и голова.
Действия шамана Дардая показались дедушке Балте странными, но он, успокаивая себя, рассудил: «Если святой отец так предложил, ему на самом деле, наверно, знак свыше был… При случае расспрошу его!»
Женщины Шаазгайты вечерами порой собирались на посиделки, у кого в доме попросторнее, где малых детей нет. А в войну, когда горе рядом ходит, и вовсе потянулись друг к дружке: вместе — не в одиночку… Подсядут к лампе в кружок, каждая чем-нибудь занята — кто унты из овчины шьет, кто шерсть прядет, варежки вяжет, кто одежду штопает. Да мало ли забот у женщин, когда к тому ж днем они заняты колхозной работой, и то, что вчера лежало на плечах мужчин, нынче тоже стало их, женским делом — на фронте мужчины. Вот и спешат в вечерние часы управиться с тем, что для семьи нужно, — проворно мелькают в пальцах спицы, иголки, а то и шило… Ребятишки — разве отстанут! — возле. Забьются в уголок, играют…
Так было и в этот вечер, когда женщины в потемках пришли в дом табунщика Сэрэна. Тесно сидели вокруг стола, каждая занимаясь чем-то своим, и, как вода в порожистой реке, то спокойно, то неожиданно вскипая, чтобы через минутку-другую снова утихнуть, бежал их разговор… Дети, примчавшиеся вслед за своими матерями, сгрудились около Ардана, с интересом наблюдали за тем, что он делал.
