Покинув Константино… как там дальше?
На том же русском корабле плывем
Теперь к Одессе, миновав Босфор.
Свеж и приятен воздух, небо чисто.
Укутав горемыку своего,
На палубе его я усадила,
А то бы он весь день лежал на койке
Да Библию читал. Теперь он вновь
Стал говорить о том, что мы с ним пара,
И умолять о «вечных узах». Брр!
Ведь радости парьбы не обуздаешь
На время даже, что уж там на вечность.
И как же мне в его башку втемяшить,
Что я уже сговорена с другим?
Толпа, что собралась вокруг рулетки,
Лишь издали изысканной казалась.
Конечно, были там и богачи
В роскошных шелковых жилетах, фраках,
И дамы в низко вырезанных платьях.
Там были люди среднего достатка,
Рантье, священники и коммерсанты,
Опрятные, серьезные донельзя,
Иные с женами. А бедняков
Сперва не различала я (конечно,
Людей в лохмотьях не пускали в зал).
Но, приглядевшись, стала замечать
Где латку, где залоснившийся ворот
И наглухо застегнутый, чтоб скрыть
Несвежее белье. Кто побогаче,
Клал золото, кредитные билеты;
Попроще люди клали серебро,
А перед этим думали подолгу;
Беднейшие на стол кидали мелочь
И бледные, с горящими глазами,
Как Парень мой, смотрели на игру.
Быстрее всех с деньгами управлялись
Богатые, и нищие, и те,
Кто превращался из одних в другие;
Все ж, будь он голь, богач иль середина —
Ошеломлен, неистов, позабавлен, —
Будь молод, стар или в расцвете лет —
Француз, испанец, немец или русский, —
Будь даже англичанин (эти редко
Играли, лишь смотрели свысока), —
Любой из них был словно тронут порчей.
Я поняла, в чем дело, но не раньше,
Чем совершилось то, что совершилось.
Крутящееся колесо и шарик
Размалывали что-то в игроках
И зрителях, и был этот размол
Им в радость, потому что чем ценней
Для них уничтожаемое было,
Тем ненавистней и в себе, и в прочих.
Что это за сокровище, позднее
Мне умный человек растолковал.
Душой священник его кличет, нищий —
Деньгами, немец — волей, а поэт —
Любовью. Он это нарек свободой,
Которая рождает угрызенья
За то, что сам ты сделал. Костью в горле
Она мужчинам, вот они ее
И жаждут истребить. Я не мужчина.
Тот зал мне показался римским цирком,
Где не тела калечили, а разум,
И вся эта толпа пришла смотреть,
Как разум, что постичь способен вечность,
Пришпиливают к шарику из кости.
Несчастный Парень начал делать ставки.
Другие красное чередовали
Все время с черным и меняли клетки.
Но Парень ставил только на одну,
«Зеро», начав с единственной монеты.
Ее он проиграл, за нею две,
Потом четыре, восемь и шестнадцать,
