Потом поставил тридцать две. Крупье
Лопаточкой двенадцать отодвинул —
Не больше двадцати. Пожав плечами,
Он лишнее забрал. Пустили шарик,
Он выиграл. Ему досталось много.
Все эти стопки золотых монет
Ему вручили в голубой бумаге.
Он обратил ко мне счастливый взгляд —
Впервые после нашего побега.
«Ну, Белл, — он прошептал, — суди сама,
Довольно ль в этой голове ума!»
До слез мне стало жалко бедолагу,
И не почувствовала я, как сильно
Ему меня хотелось изумить.
Сказать мне надо было: «Бесподобен
Ты, Данкан, был! Как чувств я не лишилась!
Отпразднуем победу в ресторане».
Сказала я, увы, совсем другое:
«О Данкан, забери меня отсюда!
Пойдем в бильярдную — там все же меткость
Особая нужна, там так красиво
Катаются шары по ровной ткани».
Он сделался из бледного багровым.
«Так, значит, мой успех тебе противен?
Рулетку, значит, ненавидишь? Знай же,
Что ненавижу я и презираю
Ее не меньше! Но сейчас сыграю
И БРОШУ В ДРОЖЬ ХОЗЯЕВ ЭТОЙ ЛАВКИ
И ДУРАЛЕЕВ, ДЕЛАЮЩИХ СТАВКИ!»
Он встал, к другому ринулся столу
И начал сызнова. Хотела я
Одна в отель вернуться, но не знала
Ни как туда проехать, ни названья.
Сон на ногах сыграл со мною шутку —
Мне было невдомек, где нахожусь я.
Я у стены сидела на диване,
Покуда шел он от стола к столу,
Выигрывая всюду. Люд за ним.
Гул, гомон, ропот, восклицанья «Браво!»,
Рев, суматоха, светопреставленье!
Хвалили игроки его отвагу,
А дамы в низко вырезанных платьях
Бросали взгляды, значившие: «Милый,
Возьми меня, опарь меня скорей».
Один еврей там слезы лил ручьями
И Парня умалял уйти, покуда
Не отвернулось счастье. Он играл,
Пока не стали на ночь закрывать.
Сложить все деньги — вот была работка!
А Парринга несчастного тем часом
Обхаживали все, кроме меня.
Вдруг рядом кто-то, кашлянув, сказал:
«Мадам, вы мне позволите два слова?» —
И, повернувшись динь-динь-динь о Бог!
К обеду колокол! Я извелась
Изголодалась изошла слюной
Измучилась, тоскуя по борщу,
Свекольному прекраснейшему супу.
Все ж, стихотворный опыт повторив мой,
Заканчиваю снова запись рифмой.
