Свечереет; во мраке ветер снегом метет, гудит; может, волк поблизости пробежит, завоет и собак на деревне напугает — мертво здесь, на кладбище мертво... Черная ночь.
Повеет теплом; бесчисленными ручейками сбежит в низину снеговая вода, засияет солнышко; лог желтыми и белыми цветами зацветет; с утра придут люди с топорами, заступами, березок молодых из леса принесут и у могил посадят; дерна нарежут, стучать тут будут. Да только глухо в могилах. Не услышат они там этого стука...
А после обеда придут сюда старые, малые, принесут водки, яиц освященных и всякой снеди: пышек, картофельных оладий, яичницу, печеного да вареного — и зашумит, зазвенит роща. Там и сям над свежими холмиками начнут голосить ничком лежащие на них женщины... Поплачут, погорюют, потом успокоятся и примутся за еду... А к вечеру все разойдутся по хатам: и будут там песни и танцы, музыка, а тут опять все затихнет, опустеет, слетит снова ночь черная; во мраке лишь листочки на березах шевельнутся; снова вечный покой у вас.
Там и лето подоспеет; жито зацветет, над вырубками дым поднимется, зазвенит коса, зашуршит серп, песня польется над полями, сюда долетит... Здесь же только березы шумят. А под ними вокруг хатки убогой и пустой —- вечный сон.
А там и осень опять. Листва осыпается... И кто живой, здоровый, счастливый вспомнит о вас, о притихшем кладбище?
Случается, прибежит девчина заботливая на материнскую могилу и окропит сухую землю крупными слезами: «Мамочка дорогая! Благослови меня на жизнь в семье чужой».
Случается, мальчик с девочкой, оставив стадо, с кнутами и торбочками прибегут пожаловаться: «Мамочка родненькая! Взял папка жену молодую, а у нас рубашечки нестираные, у нас головки нечесаные, ребрышки худые, глазки запавшие...»
Случается, еще кого-нибудь на вечный покой принесут с рыданиями и тихим гомоном; комьями земли забарабанят по белому, звонкому сосновому гробу...
Глянул на часы Лявон. Время позднее, но куда спешить? Некуда, так же как и им здесь. Все заботы остались дома; не надо ехать за дровами, не надо на базар ехать, не надо соли, не надо керосина, не надо деньги везти в волость. Надели на тебя чистую сорочку, подпоясали тонкой лентой; в лаптики слабенькие, не ноские, обули тебя, руки тебе сложили, платочком связали, руки желто-восковые; подложили под голову подушечку из листьев; последним поцелуем поцеловали тебя — и лежи: вечный покой!
Звонко, гулко гроб, хатка вечная, закроется.
