– Сюда выходите, – потребовал я, на всякий случай нащупывая в кармане браунинг.
Ломая кусты наружу вылезли два молодых мужика. Судя по одежде – картузы, рубахи перехваченные поясом, да еще и сапоги, градские обыватели или ремесленники, успевшие принять «на грудь» грамм по двести, а то и по триста. Один, в которого я и попал камушком, поздоровше, второй поменьше, да и помладше. Интересно, а почему они не в армии?
– Вуайеристы, что ли? – поинтересовался я.
– Чаво? – скривился тот, что поздоровше.
– Те, кому своя жена не дает, так они за чужими бабами подглядывают, да онанируют, – любезно пояснил я.
Понимаю, что всякие умники сейчас начнут бросать в меня тапки – мол, «вуайеризм» – это явление, слабо поддающееся психологическому объяснению, неконтролируемое и все прочее. Но мы люди простые, объясняем, как есть.
– Кто это онанирует? – возмутился мелкий и принялся накручивать здорового. – Федь, а он нас онанистами обозвал.
Ишь, а этот еще и провокатор, оказывается. Но здоровый, несмотря на хмель, оказался не таким дураком, как выглядел, и на подначку мелкого товарища не пошел, понимая, что с человеком в военной форме и, возможно, с оружием лучше не связываться. Стало быть, выпил парень еще немного.
– Значит его зовут Федя, а тебя как? – строго посмотрел я на мелкого, а потом поинтересовался. – Почему за бабами подсматриваете, а не в Красной армии?
– А твое какое собачье дело? – нелюбезно ответил мне Федя.
– А я сейчас вас в чека сдам как дезертиров, – пообещал я. Видя, что парни были готовы дать стрекача, рявкнул на них: – Ну-ка, стоять!
– Так чего в чека-то сразу? – заголосил мелкий. – Мы с Федькой от службы вчистую освобождены. У меня в кишках кила, у него плоскостопие. Нельзя нам в армию.
Наверное, я бы сейчас позволил парням уйти, но им не повезло. Федя, продолжая таращиться на обнаженную женщину в реке, сказал что-то – вот, мол, бабенка смазливая, все при ней. Я бы ему даже и морду не стал бить, но моя боевая подруга считала иначе.
Татьяна молча вышла из воды. Мне бы полюбоваться, написать какое-нибудь сравнение – мол, как Афродита, из пены морской, но нет, дочь кавторанга выходила из Днепра, словно разъяренная фурия. От ее появления даже мне стало не по себе. Не удосужившись накинуть на себя хоть что-нибудь, подошла к Феде и неласково спросила:
– Тебе что, дрочила-мудила, жизнь надоела?
Парень от такого оскорбления вскипел и сообщил девушке, что он о ней думает, и куда бы ей следовало пойти. Эх, ну есть же дураки на свете!
