Художественно тонко прослежено в романе балансирование скрепляющих и разъединяющих факторов семейной жизни «сообщающихся сосудов» – в сфере их телесного общения, в «интерьере» социально-бытовых явлений. Периоды, когда «его верность жене была похожа на болезнь, фобию, вроде боязни открытого пространства», сопровождалась ревностью к «предшественнику», страхом утратить «привычные сонные объятия, убежать от родной двуспальной рутины», питалась ощущением неразрывного единства в интимных отношениях («если он или она отправлялись в командировку, то любили друг друга впрок, жадно, не в силах оторваться, рискуя не поспеть к рейсу»), парадоксальным образом прерывались не только «пустяковыми романчиками», но и, в случае с Зоей из Тихославля, знакомым по опыту иных персонажей Полякова возведением здания «сначальной» жизни.
Ретроспективная история с Тихославлем становится воплощением мифологизирующих тенденций в умонастроении героя Полякова. Пространство этого условного городка, странно совмещающее подвижные бытовые и общественные реалии перестроечных лет с архаическими пластами мифологии, запечатленными в «языческой Троице», становится выразительным фоном любовной истории Скорятина, отчасти созвучной пасторальной идиллии и привлекающей его «выпадением» из ритмов семейной, редакционной суеты, из атмосферы страстного угара «Мехового рая» и манящей перспективой вместе с Зоей заняться «муравьиным возведением родной кучи… строить семейный уют с начала, с первых, сообща купленных вещей», избежать прежнего обидного неравенства в семье, когда он «нырнул из окраинной полунищеты в изобильный дом Ласских», и создать гармоничный союз, подкрепленный общим для них с Зоей вещным миром, поскольку «…кропотливое, бережное домашнее созидание таит в себе не меньше радости, чем бурные совпадения плоти. И никто не знает, что прочнее слепляет вместе мужчину и женщину – упоительное синхронное плавание в море телесной любви или согласие, достигнутое в муках при выборе обоев для спальни?..»
Однако тактика эскапизма, закрепившаяся в родовом и личном опыте, в условиях многолетнего семейного разлада, при котором Скорятин даже в близости с женой испытал «изнурительное отчуждение» и «осознал, насколько сильно не любит ее», а у Марины прежний «избыток женственности» успел смениться надвигающимся «неряшливым старушечьим алкоголизмом», обрекает героя Полякова на кризис поступка в направлении очищающего изменения собственной судьбы, а потому «Гена так и не смог объявить скорбно-заботливой Марине, что уходит к другой женщине. Намекнул безутешной матери, мол, в его семейной жизни возможны перемены, но та пришла в ужас, замахала руками, стала искать валидол и твердить, что покойный отец за такие мысли прибил бы сына. Она как-то сразу забыла, что всю жизнь надрывно ревновала мужа, даже тайком обнюхивала его рубашки на предмет неверных ароматов».
