За суетливыми хлопотами делового человека 1990-х гг. в романе прочерчиваются магистральные и периферийные линии семейных ретроспекций. Военная служба в Германии, молодая семейная жизнь с Тоней, надорванная принудительной пьяной близостью, неудачной беременностью, «давней женской обидой, тем неродившимся ребенком»; вынужденное увольнение из армии, «переквалификация» в мастера по квартирному ремонту и брошенное женой «слабак» – оборачиваются самоощущением героя в положении «беглого мужа» и «брачного отщепенца». Пытливо реконструируя в памяти истоки супружеского разлада, Свирельников диагностирует возрастание в себе губительной для брака «бациллы «сначальной» жизни», которая посеяла сомнение в нынешней семье как «единственно возможной», постепенно возобладала в сфере сердечных и интимных отношений с женой, «опасно размножилась в его душе и уже доедала иммунитет спасительной мужской лени». Экскурсия в Пармские катакомбы усиливает в нем восприятие себя в виде «мумифицированной фигуры», подернутой необратимым тленом, который непременно следует «перебить новизной».
Укорененный в современном сознании синдром тотальной новизны, распространяющийся на семью и противоположный ее сокровенному «уюту», упоминание о котором по иронии обстоятельств присутствует в названии детища героя, художественно постигается Поляковым в ближней и дальней исторической ретроспективе. От воспоминаний Свирельникова о буйствах отца и его «примирениях» с матерью, «материализованных» в «десятке нераспечатанных “Ландышей”», о домашних распрях в контексте политических битв начала 90-х гг. в романе протягивается ассоциативная нить к воинствующе антисемейным интенциям недавних десятилетий – к сюжету «Любови Яровой», драме Тониной тетки Милды Эвалдовны и Валентина Петровича, который спустя много лет узнал о причастности тестя к расправе над его отцом в 30-е гг., после чего «портрет покойной жены с его рабочего стола исчез навсегда», а сам он и после смерти не пожелал «коротать вечность в одной могиле с дочерью человека, который погубил его отца». У Свирельникова изначальная симпатия к будущей жене оказалась мотивирована мелькнувшей ассоциацией с одноклассницей Надей Изгубиной, когда-то заступившейся за него в противовес враждебному большинству, что «стало неизъяснимым поводом к любви и почти двадцатилетнему совместному бытию, от которого остались дочь и вот эти галстучные узлы…»
Процесс «эрозии… исконных смыслов личностного и общественного бытия»
