Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара | страница 85



Впадая в зависимость от опасных стереотипов восприятия времени и собственного возраста, колеблясь между «мне уже поздно» и «у вас еще все впереди», ужасаясь «неотвратимо слабеющей пружине», «неизбежно иссякающему заводу» жизненной энергии и упиваясь «откровенностью» Ветиных рассказов, переживая «очень странное послечувствие» от ее «методической осведомленности» в их предстоящей близости, когда он, словно по инструкции, «немножко проник в самую жгучую и знобкую тайну жизни», – герой Полякова все острее ощущает себя не столько инициатором, сколько жертвой распада освоенного пространства домашней, семейной жизни. Возрастные психологические и телесные расхождения с молодой избранницей, метания между ролями новоиспеченного дедушки и легкомысленного жениха ведут его к «самоостранняющему», абсурдистскому видению себя в образе «влюбленного дедушки», пишущего жене записку о том, что его «некоторое время не будет», в качестве заложника напоминающей о «Москве чеховских трех сестер»[5] мифологии «побега», которая вынуждает его «как последнего идиота, сидеть на вещах в ожидании звонка».

Трагический, прорисованный в гротескно-фантастической манере финал романа «превращает семейный адюльтер в человеческую драму»[6], наполнен ужасом от зависания «над пропастью как реальной, так и духовной»[7] и мотивирован неустранимой разъятостью героя между милой ему, «нежно-насмешливой» стихией супружеских чувств, «слаженными объятиями», которые напоминали «движения пары фигуристов, катающихся вместе Бог знает сколько лет», задушевным семейным просмотром старого фильма – и предвидением того, что Катя «не простит предательства этой новой, нарождающейся гармонии совместного старения», состоянием томительного «пережидания жизни», приближением «страшного поезда перемен» и горьким самоуподоблением героя промытому аквариуму, поскольку «наверное, именно так выглядит начало новой жизни с новой женщиной».

В романе «Грибной царь» (2001–2005) предметом художественного осмысления и основой социально-психологических обобщений выступают коллизии семейной жизни центрального персонажа – «неплохо сохранившегося» 45-летнего директора фирмы «Сантехуют» Михаила Свирельникова.

Возникающий в экспозиции и финале романа мифопоэтический образ Грибного царя ассоциируется как с детскими устремлениями героя к гармонии бытия, так и с его последующими разуверениями, прозрением того, что жизнь погружается в «удушающий табачный дым, отдающий почему-то резким запахом женских духов», что даже заветный Грибной царь «дрогнул, накренился и распался, превратившись в отвратительную кучу слизи, кишащую большими желтыми червями». Поворотные для Свирельникова мысленные и физические «соприкосновения» с Грибным царем как властелином судьбы формируют сквозной психологический сюжет произведения – ситуацию «путешествий» во времени и пространстве, на грани видимого и воображаемого миров.