— Зигмар не был учителем, — поправил его Кастнер, — не был наставником в общепринятом смысле этого слова. Нет никаких его сочинений, которые можно было бы изучать. После него не осталось никаких работ. Его наставления заключались в его поступках. Его манеры в его характере. Он доверяет нам поддерживать его дух живым в нашем стремлении к его примеру. Храбрый в бою и любящий свою землю. А третья заповедь, которая руководит нашим орденом?
— Защищать.
— Дальше.
— Мы — яркое предзнаменование, — уверенно сказал Эмиль, — вселяющее страх в тех, кто приносит страх в Империю. Мы — когти грифона, вырывающие сердце из тьмы внутри наших собственных границ. Мы — молот в руках Зигмара, которым он будет размахивать сквозь века, нанося удары врагам вне пределов его досягаемости. Невинные — наша забота, слабые — наше бремя, а тех, кто хочет воевать во имя Бога-Короля, мы называем братьями. Вы довольны, учитель?
— Это сослужит нам хорошую службу, — сказал Кастнер с едва заметной гордостью на своих обычно мрачных губах.
Довольный тем, что угодил своему господину, Эмиль погрузился в самодовольное молчание.
— Расскажи мне, сквайр, — попросил Кастнер. — А зачем нам тащить измученный личинками труп Юриана Спартака обратно во Флашфурт?
— Чтобы сжечь его, господин.
— Но чему это может послужить?
— Мы сожжем его перед народом, — сказал Эмиль, — чтобы он всегда помнил об этом. Так они будут знать его только как человека, а не как какую-то темную легенду своего прошлого.
— Ты не можешь убить легенду, — сказал Кастнер. — Юриан Спартак должен быть мертв в сердцах людей. Только уверенность в его конце должна оставаться на языке и далеко разноситься на крыльях праздных сплетен. Они должны увидеть, как горит чудовище, ибо тогда они не будут его бояться. Они не будут бояться того, во что он превратился. Они будут лучше подготовлены к тому, чтобы противостоять такому злу, если встретятся с ним снова.
— Разве такой поступок не таит в себе опасности, господин? — спросил Эмиль.
— Объясни.
— Разве мы просто не подвергаем невинных разложению, которое они предпочли бы забыть или вообще никогда не видеть?
Кастнер нахмурился.
— Неужели ты не понимаешь? — серьезно сказал Кастнер.
— У меня есть сомнения… — признался сквайр.
— По твоей руке ползет паук, — предположил храмовник.
— И?
— Ты отбрасываешь его прочь, — продолжал Кастнер. — Через несколько мгновений ты снова отряхиваешь руку — но там не было никакого паука.
— Разве это не хорошо? — спросил Эмиль.
