. Активная позиция «домысливания» – своего рода условие адекватного восприятия таких нарративов. Так, авторская интенция Набокова, обратившегося к фигуре ненадежного нарратора в «Лолите», «заключается в приобщении читателя посредством самой структуры своего текста к активному домысливанию кроющихся в нем потенций»
[128]. Однако позиция ненадежного нарратора – это крайняя степень модальности мнения. Встречаются и более мягкие ее проявления.
Две другие риторические модальности – убеждения и постигания – соотносимы с промежуточной (между знанием и мнением) позицией «причастной вненаходимости» (Бахтин), обеспечивающей более широкий смысловой горизонт нарратора, чем любого непосредственного участника событий. Глубинное различие этих модальностей состоит в монологической ценностной монополии нарратора убежденного и убеждающего, с одной стороны, и в диалогической открытости позиции нарратора постигающего и вовлекающего в постижение – с другой.
Убеждение – содержание сознания, не подлежащее ни сомнению, ни верификации (только аргументированию как опровержению ложных мнений). Субъективная ценность убеждения (верования) в его ментальной прочности, неоспоримости: оно обладает для верующего сознания неопровержимостью абсолютной истины. Нарратив убеждения ценностно пристрастен (излагающий историю не только свидетельствует, он – судит), но личностно не персонифицирован (пророк говорит не от себя лично). Убежденный нарратор рассказывает так, а не иначе не по прихоти своей, а поскольку иначе рассказывать – неправильно. Адресату при этом отводится относительно пассивная позиция регулятивного восприятия, нацеленного на поучительность чтения или слушания, на извлечение «урока».
Такова нарративная модальность «Войны и мира» и большинства произведений Толстого. Именно она побудила Бахтина именовать романы Толстого «монологическими», несмотря на сложные и искусно выписанные диалоги персонажей. Чеховские персонажи нередко высказываются в модальности убеждения. В этой модальности выдержан, например, рассказ Ивана Иваныча о своем брате в «Крыжовнике». Однако основной нарратор в зрелых рассказах Чехова никогда не повествует убежденно.
Солидарное сопряжение двух активных позиций – нарратора и адресата – устанавливается модальностью постигания. В отличие от знания постигание интенционально (оно всегда – чье-то индивидуальное понимание, зависимое от понимающего сознания). В отличие от убеждения постигание относительно (это всегда лишь чья-то «правда» о предмете понимания, а не окончательная истина). В отличие от мнения постигание не субъективно, оно – интерсубъективно, оно подлежит диалогической верификации во встрече с другим ментальным субъектом: предполагает установку на то, чтобы сделать содержание своего сознания актуальным и для другого сознания. Тогда как содержание знания реально и без адресата, содержание мнения – ирреально, а убеждения – сверхреально; эти три компетенции в другом сознании, можно сказать, не нуждаются.
