которые к тому же оказываются
безлюдными руинами с позабытыми гробницами, покинутыми кельями. Это уже явный литературный штамп западноевропейского происхождения.
Здесь Карамзин обращается к словесным знакам, успевшим в европейской литературной практике его времени «срастись» с готовыми смыслами. «В слове, – писал Бахтин, – может ощущаться завершенная и строго отграниченная система смыслов»; такое слово «стремится к однозначности: […] в нем осуществляется прямолинейная оценка […] В нем звучит один голос […] Оно живет в готовом, стабильно дифференцированном и оцененном мире»[95]. Этот тип слова выше был назван эмблематическим.
Логос вербализации карамзинского повествования и есть эмблематический логос, состоящий в обращении с языковыми знаками как знаками с готовым смыслом (общепонятным концептом), которые могут прилагаться к различным денотатам. Эмблематическое слово – это «инертное слово» (Бахтин), стремящееся к моносемии, к прозрачной для мышления (эвиденциальной) односмысленности.
Примерами могут служить описания из «Бедной Лизы». Нарратор характеризует Москву как сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра. Природный пейзаж составляют тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок, а на другом берегу пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни.
Перед нами совершенно условная, «лубочная» визуальность. Наглядность эмблемы лишена свойств иконического (изобразительного) знака. При такой вербализации, как уточняет А.В. Михайлов, «весь зрительный образ и вся его наглядность мыслятся исключительно в сфере слова», а не предметной данности[96].
В «Повестях Белкина» мастерство повествования, разумеется, выше, чем у Карамзина. В частности, усложняется фокализация, появляется целая система кругозоров, тогда как «Бедная Лиза» излагается в одном единственном и притом неубедительно мотивированном кругозоре повествователя, неведомо откуда владеющего не только фактическими, но и психологическими подробностями своей «были». Однако логос вербализации у полупародийного пушкинского Белкина остается прежним – эмблематическим:
Заря сияла на востоке, и золотые ряды облаков, казалось, ожидали солнца, как царедворцы ожидают государя; ясное небо, утренняя свежесть, роса, ветерок и пение птичек наполняли сердце Лизы младенческой веселостию
