Специального внимания заслуживает соотношение диегетического мира, являющегося нам в слове нарратора, и виртуальных частных миров, существующих «в умах персонажей»[61], проблематика которых была актуализирована Мари-Лор Рьян: «Эти конструкции включают в себя не только сны, выдумки и фантазии, придуманные и рассказанные персонажами, но любые их представления о прошлых или будущих состояниях и событиях»[62].
Единство нарративного высказывания предполагает, что ментальный (внутренний) мир персонажа инкорпорирован в диегетический мир произведения как мир «интрадиегетический» (в отличие от «экстрадиегетического» – остающегося за пределами повествования). Соотношение интрадиегетического и диететического миров аналогично феномену текста-в-тексте. Оно раскрывается нарратором – прямо или косвенно, в той или иной модальности, – но в целом определяется авторской картиной мира.
Нарративные истории о персонажах событийны, обладают собственной реальностью не абстрактно; они реальны в пределах «диегетического» мира, творимого наррацией, то есть организацией пространственно-временных параметров взаимодействия персонажей. Эти параметры также исторически изменчивы. Их диахроническая динамика может быть выявлена и описана, как это было сделано Бахтиным в работе «Формы времени и хронотопа в романе». Хронотоп – понятие сугубо нарратологическое и притом историко-нарратологическое.
Широко распространившимся термином «нарратив» именуются в большинстве случаев два явления: во-первых, один из базовых типов человеческих высказываний, функционирующий в культуре наряду с сопредельными речами: перформативами, итеративами, медитативами; во-вторых, каждое единичное нарративное высказывание в качестве дискурса – коммуникативного события взаимодействия сознаний[63].
Как мыслилось Бахтиным еще в 1920-е гг., за полвека до учения Фуко о дискурсах, в сущности всякое высказанное «слово есть выражение и продукт социального взаимодействия трех: говорящего (автора), слушающего (читателя) и того, о ком (или о чем) говорят (героя)»[64]. По поводу третьей стороны Бахтин замечал: «ни один говорящий не Адам», любой называемый им объект многократно уже «оговорен», окутан облаком называний, пониманий, оценок, интерпретаций. Поэтому позиция объекта в дискурсе тоже не пассивная: он каким-то нашим кажимостям открыт, а каким-то не поддается, сопротивляется.
Категория дискурса в современных гуманитарных науках употребляется для исследования интерсубъективных взаимоотношений и взаимодействий двух или нескольких сознаний: креативного сознания говорящего/пишущего субъекта и рецептивного сознания субъекта слушающего/читающего. Тён А. ван Дейк, четко разграничивая «употребление языка и дискурс», трактует последний как «коммуникативное событие», включая в него «говорящего и слушающих, их личностные и социальные характеристики, другие аспекты социальной ситуации», в частности, «значения, общедоступные для участников коммуникации, знание языка, знание мира […] установки и представления»
