Чанда Деви, как обнаружил ее супруг, — сложный объект, для изучения которого требуются навыки ботаника, орнитолога и астронома вместе взятые. Она ходит по дому, и ее хлопковое сари шуршит, точно гонимые ветром листья. Дышит она незаметно, как дерево, — вбирает в себя весь комнатный воздух и выпускает его обратно с новым ароматом. Взгляд у нее пристальный и немигающий, как у птицы. Легким поворотом головы взгляд этот перемещается с металлически-синих глаз мухи, севшей на ее запястье, к стволу андаманского птерокарпуса, упавшего в каком-то уголке архипелага, и стайке дельфинов в устье залива. Хотя они сидят в одной комнате, Гиридже Прасаду часто кажется, что их разделяют целые созвездия. И он гадает: там, в другом времени и другой вселенной, ощущает ли она себя одинокой? Но душа его полна надежды. Когда-нибудь и он совершит путешествие во времени, которое приведет его туда, где кончается взгляд Чанды Деви.
Во всем ее теле нет ни единой прямой линии — сплошь волнистый ландшафт. Сидя за рабочим столом, он пытается набросать на полях своих документов ее облик. Ее изгибы, ее глаза, складки сари, геометрически точно расходящиеся от ее пупка, — все это невозможно поймать. Он точит карандаш, рисует, стирает и пробует снова — и в этом неумолимом процессе переживает то, чего не выразить ни сонетом, ни одой.
Сочувствовать супругам в их трудном положении могут только мертвые. С самого дня ее прибытия в месяц многоножек, в сезон муссонов, призраки Бунгало Гуденафа ясно видят, как нелегко приходится молодоженам. Подобно пресловутым местным беспозвоночным, эти приезжие боятся, что их желания будут неправильно истолкованы.
Призракам трудно просто сидеть и смотреть. Живи чета Варма не на Андаманах, а в своей родной Северной Индии, заявляет мятежник-пенджабец, Чанда Деви уже давно понесла бы. Трусливую нерешительность Гириджи Прасада он списывает на его британское образование и особенно на его одежду, сшитую по колониальной моде. Как заботливая свекровь, мятежник советует Чанде Деви угощать Гириджу на ночь горячим молоком с миндалем, чтобы усилить его либидо.
Лорд Гуденаф изучал любовь в ее крайних проявлениях и теперь размышляет о ней в ретроспективе, доступной только призракам. Как-то раз на далеком тихоокеанском острове ему довелось наблюдать туземный каннибальский ритуал: когда один из влюбленных умирает, другой, полный скорби, съедает его сердце, навеки скрепляя их союз. Но своему собственному сердцу лорд, как истый викторианец, воли не давал. Он восхищался своей музой, а именно зятем, на расстоянии. Его смелости хватало лишь на то, чтобы поглаживать кончиками пальцев гравировку на старинной греческой вазе: мужчина в летах и с бородой овладевает сзади цветущим юношей. Будь у него такая возможность, он поведал бы молодой миссис Варме, что иные мужчины, влюбившись, начинают сомневаться в себе и даже в том, что утверждает их фамилия, — достаточно хорош или недостаточно хорош?
