«У меня прекрасное настроение, — прочел Якоб на его физиономии, — и никто мне его не испортит, даже ты, Якоб, хоть ты теперь и стал унтер-офицером!»
Он поочередно потрогал каждое письмо, лежавшее на тумбочке, вытащил из ящика столовый нож и вскрыл им первый конверт.
— Внимание, братцы, начинаю!
Якоб заранее знал, что за этим последует. Рядовой Петцинг пододвинет свою табуретку к койке Бергемана, с восхищением полюбуется четырьмя-пятью письмами, а затем рассеянно воскликнет: «Неужели и сегодня так много?» А рядовой Штриглер, койка которого стоит у правой стены, сделает вид, будто его все это нисколько не интересует, хотя сам наверняка будет внимательно прислушиваться к чтению. Такой уж он человек, этот угрюмый индивидуалист и хилый фантазер. Одно сплошное разочарование! Ведь в конце концов Бергеман держал в руках не просто письма, а девичьи послания, в основном серьезные и доверительные! И все они получены в ответ на одно-единственное объявление в журнале, которое ефрейтор дал с месяц назад, находясь в отпуске: «Где ты, очаровательная незнакомка? Мне двадцать три года, спортивная внешность…» Это у Бергемана-то спортивная внешность! Возможно, ему не так уж трудно погрузить на машину рояль или втащить на чердак холодильник, но при чем тут спорт? Видели бы эти «очаровательные незнакомки», как неуклюже он прыгает через «коня»! Сначала он берет «бычий разбег, словно хочет протаранить массивный снаряд, затем следует жалкий подскок, и наконец он прилипает к ближнему краю «коня», усевшись на нем, как испуганный заяц на плывущем бревне.
— Неужели и сегодня так много?! — воскликнул Петцинг, широко распахнув глаза.
«Ну вот, — подумал Якоб, — в точности так, как и следовало ожидать».
— Глаза разбегаются, правда? — спросил Петцинг.
— Но должен же этому когда-то быть конец!
— При такой рекламе-то?
— Реклама была что надо, — подтвердил Петцинг.
Якоб в нерешительности продолжал стоять посреди комнаты. Он видел, как ефрейтор Бергеман расправил желтоватую страницу сложенного письма. Якоб разглядел аккуратный, округлый почерк. На какой-то момент он попытался представить себе автора этого письма: молодая женщина лет двадцати с небольшим, слегка расположенная к полноте, не слишком красивая, но зато сдержанная и добрая и, по-видимому, по-матерински заботливая.
«Ах, девушка, ставить на Бергемана — это все равно что строить воздушные замки!» — подумал он про себя.
Между тем ефрейтор откашлялся. Первые строчки он прочитал про себя.
