Третий цыган, Павлик, слушая скрипучую песню колес, то и дело поглаживает ладонью свою нейлоновую рубаху. Рубахой Павлик гордится. Он купил ее в Одессе у греческого моряка за царскую сторублевку… Ах, какой глупый грек! Но что это? Рукав рубахи неожиданно отваливается. Расползается и другой. Павлик в бешенстве срывает с себя рубаху, рвет на куски и бросает на дорогу.
Но сейчас никто не обращает на него внимания.
Хуже всех выглядит цыганка. Ее широкая юбка — в заплатах, плюшевая кофта на груди вытерлась, и даже янтарные бусы потускнели на худой шее. Илья, муж цыганки, уже давно не заботится о ней. А к дочке он относится, как чужой.
Девочку зовут Анкой. Ей двенадцать лет. Она больна туберкулезом. В городе она лежала в детской больнице и вышла оттуда веселой и крепкой. А вот в дороге… Сухой кашель разрывает грудь девочки. Болят ноги — две смуглые палочки… Она плетется позади всех и вспоминает, как ей славно жилось в больнице. А здесь пыль… Пыль… Злой отец. И молчаливая мать. Вот только один ленивый дед Никола добрый…
Слева степь. Справа море. Впереди слепящее глаза солнце. Море нравится Анке. Хорошо бы остаться здесь навсегда. Лежать на песке и глядеть, как пролетают над тобой белые птицы…
— Пить! — говорит Анка.
— Проглоти свой язык, дармоедка! — орет на нее отец Илья.
— Пить! — упрямо повторяет девочка. — Пить… «Пить! Пить! Пить!» — подхватывают ласточки, не дающие покоя лошаденке.
«Пить!» — насмешливо каркает ворон, пролетающий над подводой.
— Вода вон там, за мысом, Анка. Потерпи, — говорит мать.
— Рано нам останавливаться, Мария, — недовольно произносит Илья.
— Гад! Собака! — вдруг гневно кричит Мария. От ненависти к мужу ее начинает трясти. Она поднимает с земли горсть пыли и бросает в Илью.
— У-у-у-у! — сдавленно вырывается из груди Ильи. Его глаза становятся красными.
— Эй, Илюша! — предупреждает Никола строго. — Только попробуй… Не люблю…
— Ладно, в другой раз припомню…
— Пить! — уже назло отцу твердит Анка и высовывает свой сухой, шершавый язык как можно длиннее.
— Слышала, потерпи! — в свою очередь, кричит на нее мать.
До мыса не так близко: еще четыре километра. Приступы жажды изводят Анку.
Мария глядит на нее и, замедлив шаги, вытирает лицо подолом своей запыленной юбки. Ей жаль Анку. Она добрая. Умная. Научилась читать в детской больнице. И может играть на скрипке…
А перед глазами больной девочки уже не степь, а сад больницы. Там она взбирается на старую акацию, а доктор дядя Гриша, в золотых очках, кричит на нее, и чем громче он кричит, тем добрее становятся его глаза, такие же черные, как у деда Николы…
