— И одеваться я научилась у Веры Георгиевны: оригинально.
— П-фуй! — подала голос Мотя от керосинки.
Часовщик отвлекся разговором с Валей, и мать сказала быстрым шепотом:
— Такой шляпы вы не могли у меня видеть, Саша. Вы забыли, что я ношу мужские?
Саша поспешно сорвала шляпку Она так и ушла, унося ее в руках. Прощание было церемонным.
— Приятно видеть счастливых людей! — с веселым облегчением сказала мать.
— Глупа как пробка! — отозвался Валентин.
— Глупые люди тоже имеют право на счастье.
— Но он такой старый! — сказала я.
— Ничего вы оба не понимаете. Во-первых, он не так стар. Во-вторых, он ее будет баловать, как ребенка. А Саша из тех женщин, которым важнее, чтобы любили их. Она будет хорошей женой: готовить научилась, опрятна. Будет занята домом, шитьем нарядов. Поджидать мужа и читать романы.
— Если только читать!
— Только. В противном случае будет нарушено ее собственное представление о себе и та гармония, которую она обрела.
У нашей Матильды было длинное красное лицо в ореоле мелких кудряшек, прямой нос и голубые глаза навыкате.
Она была немкой Поволжья. Семья ее подверглась раскулачиванию.
— Майн фатер был шестный шеловик, кулак — пфуй! Он работаль с пьять шасов утро. Унд майн брудер работаль, аллес! Сьемь брудер. Тшужой шеловик не работаль, только свой. Три брудер вышель замуж другой деревень. Разный. И швестерн вышель замуж. Майн фатер, муттер унд тшетыре брат забраль и угналь Сибирь, нотшью. Их воз у подруг, майн фройнд. Утро Матильда пришель: фатер найн, муттер найн, брудер ой-е-ей! Матильда сердился, кричаль: «Дурак! Все вы дурак! Майн фатер — шестный шеловик! Кулак — пфуй! Сам кулак!» Потом Матильда плакаль, плакаль, плакаль…
Слезы катились из ее голубых глаз, вдоль римского носа, орошая фартук на расставленных коленях.
— И ушел город. Ты никто не говорил, майн медхен, што Матильда говорил? Гут. Хороший девошк. А то Мотья будет шлехт. Отшень шлехт…
Не знаю, как отцу удалось прописать к нам домработницу из раскулаченных.
Сначала очень трудно было понимать ее волапюк, но потом она научилась лучше говорить по-русски, а я узнала много немецких слов.
Постепенно, один за другим, стали объявляться у нас в доме ее братья из разных деревень и зять. Все они были добры молодцы, как на подбор — кровь с молоком. Все застенчивы и объяснялись больше ухмылками. Они чтили Мотю как старшую — ей было под тридцать — и приезжали советоваться. Сначала пугливо, по ночам, потом смелее.
