* * *
Петька Мокиевский защитил диплом. Я вспомнил, как мы ползали по полу, жужжали, изображая собой самолёты, и бомбили кубиками солдатиков. Потом мы показывали диапозитивы, строили кукольный театр, строгали трёхмачтовые корабли с испанскими крестами на парусах и рыболовными крючками, изображавшими якоря. Потом мы собирали марки и играли в футбол. Потом в великой тайне влюблялись в девчонок и изобретали секретнейшие шифры, дабы скрыть от родителей страшно важные подробности этой чистейшей влюблённости. Потом писали стихи и честолюбиво мечтали о славе, даже не зная, где её искать. Потом много говорили о жизни (с полной уверенностью, что мы всё о ней знаем) и о любви (полагая, что мы испытали её). А сегодня Петька защитил диплом и стал инженером-химиком… Но отчего я не радуюсь за друга?
* * *
Первый день в лаборатории № 8 НИИ-1 у Александра Павловича Ваничева. Начал диплом.
9.6.55
* * *
Отец очень любил жёлтые бубенчики.
* * *
Смотрел «Плату за страх». Вышел из зала больным, измученным. Здорово!
* * *
О. Генри. Рассказы малых тем («Пути, которые мы выбираем», «Дары волхвов») и мелких тем («Родственные души»). Мастер большой. Наблюдательность — под стать чеховской. Очень его люблю.
* * *
Один идиот надел в театр очень яркий галстук с изображением лошадиной головы. В антракте все на него глазели. Два студента в курилке завистливо шептали:
— Видал галстук? Вещь!
(Рассказал Алик Кадушин)
* * *
Хозяйка очень боялась, что гости накапают на её лучшую скатерть, и предложила не чокаться. Когда наливали вино, неотрывно смотрела на бутылку. Чем так мучиться, по мне — лучше клеёнку постелить.
* * *
Алька Кадушин играл свою «Луну», и я понял, что юность кончилась.
* * *
«Папа, мама, служанка и я». Прелесть! Смешно, человечно.
* * *
Перед сном бабушка любила почесаться.
* * *
В 11 часов вечера кафе закрывалось. Усталые девушки снимали пятнистые скатерти, а швейцар Евдоким ставил в дверях соломенное кресло, на котором сидел весь день. В этот час пускали только своих — артистов маленького театра, что был напротив. Они заворачивали в бумажные салфетки мокрые тёплые сосиски и уходили. Когда они задерживались, в кафе даже волновались.
* * *
Отвратительное самочувствие. Словно наелся туалетного мыла с волосами соседей.
* * *
Когда мне что-то очень понравится: картина, механизм, фильм, ребёнок — я немного расстраиваюсь. Это обыкновенная человеческая зависть. Я просто завидую людям, которые сделали что-то так, как я сделать не смогу, сколько бы ни старался. Если это сделано хорошо, не «очень хорошо», а просто хорошо, я чувствую некое самодовольное удовлетворение и говорю про себя: «Ну, молодец, так и надо было сделать…» Здесь всё мне понятно. Непонятно другое. Почему нечто дурно сделанное вызывает у меня стыд и какую-то неловкость, хотя я никакого отношения к этому не имею?
