— Есть у вас хорошие вещи (меня сразу передёргивает, когда спектакль называют «вещью»), а это — ерунда!
Я, признаться, тоже не понял эту пьесу.
* * *
— Бабушка, у меня кончились все деньги… Мне деньги нужны…
— Возьми там, на буфете, рубль…
* * *
Мёртвый человек лежит в пустой комнате, и так тихо, что слышно, как на руке у него тикают часы.
* * *
Иногда поезд кричал так жалобно и протяжно, словно ему было страшно в пустой ночной степи.
* * *
Прочёл новую повесть Эренбурга «Оттепель». Повесть мне понравилась. Написал автору благодарственное письмо. Сейчас жалею, так как в письме не столько хвалю Эренбурга, сколько стараюсь, чтобы, прочитав его, Эренбург воскликнул: «Ну что за умница! Какой смышлёный читатель нынче пошел!» А что хотел написать, не написал, вернее, не сумел… А ему бы надо написать… Мне кажется, с публикацией этой повести в жизни нашей что-то должно поменяться. Нет, не в жизни, конечно, а в наших взглядах на самих себя…
* * *
Во всех рассказах и повестях у лесников всегда дочки, а столь нужные им сыновья не родятся.
* * *
8 июня, 16.30. Вокзал. Дым. Чмоки. Буксы. Быть провожающим — тоскливейшее занятие. Всё, что должно быть сказано, уже сказано. Всё, о чём надо было напомнить, уже напомнили. Уже успели ужаснуться, вспомнив забытый дома плащ или часы. На перроне вы уже порвали с прошлым, ещё никуда не отъезжая, вы уже в будущем. Дела и мысли провожающих чужды вам.
* * *
У Воронцова варёные яйца пронумерованы. Зачем? Тайна! Я съел яйцо № 24. Вкусно. Питательно. Варёные яйца так же присущи железной дороге, как семафоры.
* * *
Днепропетровск. Зелёный, душный, на окраинах очень пыльный. Со всех сторон торчат заводские трубы. Новый город — это проспект Карла Маркса, а дальше — мазанки за высокими глухими заборами, глупые собаки, тишина.
Говор не наш. Меня сразу признали за москвича, хотя я только спросил билет у кондуктора. В трамвае спрашивают: «Вы встаёте?» вместо «Вы сходите?», как у нас.
Парки в центре очень хороши. В парках отдыхают, а не тратят деньги, как у нас в ЦПКиО. Народ тихий, воспитанный, но очень много жулья.
На проспекте Карла Маркса часов с семи вечера — «гулянье». Молодые люди в белых штанах, неприступные девицы с колоссальным, с ума сводящим бюстом, широкозадые молодящиеся старухи, приезжие в украинских рубахах (этих рубах с вышивкой в Москве в 10 раз больше, чем здесь). Все неспешно прогуливаются, победно поглядывая друг на друга в ядовитом свете неоновых вывесок: «Одяг», «Ощодна коса». (Всё умом понимаю, но не могу отделаться от мысли, что украинский язык — это просто исковерканный русский. Но украинские песни очень мне нравятся.) На проспекте — два ресторана, где царит какое-то всепоглощающее уныние. У посетителей такой вид, будто их тут держат насильно. Зато в парке имени Шевченко шум и суета. При входе стоит молодой воришка, которого интересует, в какой степени опьянения вы находитесь и можете ли представлять для него интерес.
