В конце дня мы с Петром Емельяновичем, побывав в долине ручья Таборного, где мы выбрали место для первой стоянки партии, заехали, наконец, на разведочный участок в среднем течении ручья Подумай, где тогда вели шурфовку долины. Там мы переночевали, а утром отправились восвояси, то есть в рудничный поселок.
Особый колорит придавали тайге часто встречавшиеся где-нибудь на открытых редколесых террасах или на полянах, на участках с хорошим ягелем под ногами орочские стоянки, многократно служившие своим постояльцам. На этих полянах стояли на своих местах узенькие шалашики, особым образом искусно сложенные из 15–20 сухих жердей длиной около 3 метров каждая. На каждой стоянке было до 6–8 таких шалашиков. Наши рабочие называли эти стоянки якутскими деревнями, не обращая внимания на то что я старался им объяснить, что это тунгусские, а совсем не якутские стоянки.
Каждый из таких шалашиков служил опорой, на которой держалась средняя часть большого круглого шатра, чума или яранги диаметром 5–6 м. Обогревались люди, сидевшие в таких шатрах из оленьей замши, маленькими костерками из сухих дров, пыдавшими в центре шатра.
О том, что все виденные мною в районе многолетние стоянки подобного типа были зимними, говорило то, что они располагались всегда вдали от русел рек или ручьев и их протоков. Было ясно, что люди не пользовались водой из реки или ручья, а добывали ее, растапливая снег. Летние стоянки были в долине Нелькобы у большой наледи, где олени могли пастись, спасаясь от гнуса и паутов. Тогда я как-то не представлял себе, что нетронутая многовековая тайга доживает здесь свой век, что дни ее уже сочтены, и что совсем скоро она превратится в свою противоположность, в мертвую, почти безжизненную пустыню с толстыми пеньками, напоминающими о существовавшем здесь лесе, с мертвым, уничтоженным неоднократными пожарами подлеском, кустарником и мхом. Огромна была разница между первозданной девственной тайгой на Теньке, какой она была еще в середине 1939 года, когда я там работал, и лишенной жизни пустыней, в которую она очень скоро превратилась.
Говоря о тайге, я многократно употреблял слово «многовековая». Это вовсе не преувеличение, как может показаться сначала. Лиственница в этом северном крае растет очень медленно из-за краткости вегетативного периода. Дерево толщиной 30–35 см насчитывает не меньше 200–250 годовых колец. Два толстых пня сантиметров по 80 в диаметре украшали собой до недавнего времени берег озерца возле поселка Усть-Омчуг на другом берегу реки Детрин. Я подсчитывал годовые кольца на одном из них. Их было больше 700.
