— Вовсе он не старый, — возразила Роза и погляделась в зеркальце.
— Чего ты, собственно, хочешь? — прервала я зоологические сравнения Янека. — Человек выполняет свои обязанности.
— Разве вы не понимаете, что он нас допрашивает, будто мы…
— Понимаю. Все понимаю, — сказала я. — Мы у него на подозрении…
— Не «мы», а я! — крикнул он с яростью.
— Но, пани Зузанна! — воскликнула Роза. — Вы? Янек? Вы так добры ко мне, так мне помогли… Ведь я же знаю…
— Ты знаешь, в чем дело, и потому наши поступки не кажутся тебе подозрительными. Но тому, кто не знает… И вообще, Янек, не лучше ли во всем признаться этому, как ты его называешь, долговязому аисту…
Янек угрюмо пробурчал:
— Лучше! Лучше! Вы с самого начала были правы. Но я думал иначе. Теперь придется расхлебывать эту кашу. Не можем мы сейчас ни в чем признаваться — вот тут-то мы бы влипли! Немедленно начнут допытываться, почему сразу не сказали. Ничего не поделаешь, надо действовать на свой страх и риск, а потом явиться к этому Хмуре-Буре с конкретными результатами. Лишь это может нас спасти.
Я подумала, что он, пожалуй, прав; только зачем это я, солидная пожилая женщина, впуталась из-за этого ветрогона в рискованную и неприятную историю?
И хоть бы на шаг продвинулось дело. А то ведь ни с места. Правда, найденная нами холщовая сумка служит доказательством, что Лагуну кто-то убил в замке. Но тогда зачем и как убийца перенес или перевез труп на берег реки?
Мы обыскали в доме Лагуны каждую щелку. Но не нашли ни малейшего указания, где может быть спрятано то, что городские сплетники называют «сокровищами старика Лагуны». Пробовали мы искать и на территории завода. Местные ребятишки ходили за нами по пятам, изумленно разинув рты. Мы прекратили поиски. Решили отправиться туда как-нибудь на рассвете, когда обитатели соседних домиков еще будут спать.
Во всяком случае, на следующий день нам с Розой пришлось вернуться к своим привычным занятиям: она уселась у своего окошечка на почте, я — в киоске. Работа, однако, уже не доставляла мне такого удовольствия, как прежде. Ее мелкие огорчения и радости, ее скромное очарование — все отступало перед тревогой, терзавшей меня из-за этой нелепой ситуации, в которой оказались мы с Янеком.
В торговых делах я проявляла легкомыслие, достойное осуждения. Ошибалась, давая сдачу. Забывала откладывать газеты для своих постоянных клиентов. Говорила, что папирос «Зефир» нет, хотя вся нижняя полка была ими завалена. В то же время я с напряженным, обостренным вниманием приглядывалась к людям.
