— Сюда! Ко мне! — в полный голос крикнул Николай.
Вскоре весь отряд собрался у ямы. Труп подняли наверх, парни сразу узнали Федора Романова. Он был без шапки, в знакомой всем черной косоворотке, с широким армейским ремнем на поясе, на ногах — валенки. В траурном безмолвии постояли несколько минут. Потом Ковалев предложил изготовить носилки, на них положили тело Романова, носилки подняли на плечи и медленно двинулись в обратный путь. Ковалев шел замыкающим и смотрел, как бережно парни несли ношу, словно боялись неосторожным движением причинить боль погибшему от вражеских рук председателю. Он поправил ремешок полевой сумки и коснулся кармана, в котором лежали фотографии, Одна — самая дорогая: они с Фросей среди этих вот замечательных ребят, которым он еще не успел показать фотокарточки. Вспомнился почему-то Саблин: отчего он не захотел с ними фотографироваться? Или у него, Ковалева, нет никакой интуиции, или в этом что-то да проявилось?
За последнее время у него сложилось хорошее впечатление о председателе сельсовета, да и по разговорам на селе чувствовалось, что он пользуется уважением односельчан, особенно после того, как кинулся на защиту Фроси от самосуда. Сам Ковалев не мог объяснить, почему именно сейчас, в столь тягостные минуты, это пришло ему в голову.
Возвращение комсомольцев встревожило все село. К шествию присоединились все, кто был в селе, поодиночке и семьями. Тело Романова пронесли по главной улице, положили в телегу, стоявшую у конторы. Сам собой возник митинг.
Первого председателя колхоза, первого коммуниста села, похоронили у здания конторы.
Создавайте лжеколхозы, принимайте в них своих людей. Комитетам и другим организациям бедноты противопоставляйте свои комитеты. Артельное хозяйство разрушайте изнутри.
Из конспиративной листовки кулаков
В округе ходили слухи о прозорливце Филиппушке, исцеляющем любые недуги и предсказывающем судьбу. Никто не помнил, как этот предсказатель появился в этих местах, когда вырыл нору неподалеку от Горской мельницы и поселился в ней жить. Человек, как крот, жил в земляной норе! — это ошеломляло. Одни называли его чудаком, другие — полудурком, а верующие молились за него, за его страдания во славу истинно православной церкви. Его стали называть святым Филиппом. К новоявленному святому с разных сторон шли страждущие и ищущие утешения. Был наслышан о нем и Егор Ложкин. Слыхать-то слыхал, а вот встречаться не приходилось.
