Прозвенел звонок. Заведующая, извинившись, вышла. Ковалев оперся о край стола и задумался! Было ясно, что кулацкие дети в школе чувствуют себя хозяевами и верховодят, мешают учителям, а те ничто не могут им противопоставить. Был пионерский отряд и развалился… Нет! Нельзя школьников-пионеров держать в стороне от классовой борьбы, как это получилось у заведующей школой. Нельзя!
Скрипнула дверь. На пороге стоял заметно повзрослевший за последнее время Вася Романов.
— Вы меня звали?
— Заходи, Василий.
Вася рассказал уполномоченному о том, как он попал в дом Аксиньи, бывшей монахини, о том, как бабка Аксинья незадолго до смерти матери приходила к ним домой и как мать после этого посещения стала невеселой и хворой.
Это сообщение особенно насторожило Ковалева. Он уже задумывался над вопросом: не одних ли рук дело — гибель отца и матери мальчишки? Так за беседой они просидели до конца занятий. В кабинет на минуту вошла заведующая и тут же, одевшись, вышла.
— Вася, вспомни-ка еще раз, как были одеты те двое, что приходили в ваш дом, когда отец послал тебя к деду Архипу?
— Как? В тулупах.
— Ав руках у них не было ничего?
— Постойте, постойте… — рылся в памяти Вася. — У одного кнут был.
— Вася, кнут ненадежная примета, — улыбнулся Ковалев. — Тогда кнут был, в другой раз он может держать в руках обрез, топор, нож… Ну, а разговор — был ли он похож на нашенский, на местный?
Парень, видимо, не сразу понял вопрос, подумал.
— Один-то, который повыше, большую бутылку на стол поставил и сказал…
— Что сказал?
— Мы, говорит, к тебе со своим самотеком…
«Вот это уже кое-что значит», — прикинул Ковалев. Так самогон в здешних краях не называют. Он еще задал Васе несколько вопросов. Убедившись, что тот ничем больше не может пополнить сведения о пришельцах, на всякий случай вернулся к разговору о кнуте.
— Кнут, говоришь?
— Да, дядя Митя, — оживился Вася, — Я запомнил, кнут был очень приметный. Ременный с кривым черемуховым кнутовищем… — Он вдруг растерянно замолчал, глаза у него округлились. — Почти такой же, какой я вырвал у бригадира Кожевина, когда он ударил меня.
— Когда это было?
— Да недавно.
— Ты уверен, был ли это тот самый кнут?
— Не знаю, только очень похожий.
— А сейчас он где?
— Кто? Кожевин?
— Да нет, тот кнут.
— Не знаю, наверно, на крыше, я высоко его забросил.
— На какой крыше?
— На лабазе, на конном дворе который.
— Как он попал туда?
— Говорю же, я забросил, а он зацепился, надо лезть за ним по самому коньку крыши.
