Еще утром адъютант сменил белье, но брюк запасных у него не было, все оставалось в обозе. Встревоженные чистым бельем, они буквально лезли со всех сторон, жизнерадостно выползая из каждого шва.
Когда кропотливая операция истребления была закончена, над зданием винокуренного завода уже поднялся ослепительный диск солнца.
Застегнув брюки, адъютант встал и потянулся так, что у него хрустнули кости. Он снова подошел к зеркалу и нечаянно зацепил какую-то склянку. Склянка упала и разбилась; глубоко вздохнув, женщина повернулась навзничь и проснулась. Голубой халат у нее на груди распахнулся, она раскрыла глаза и весело улыбнулась.
— Ну что же вы, — протянула женщина капризно, — ах, смотрите… уже утро…
Адъютант сделал шаг к дивану. Как раз в эту минуту высоко над ратушей с певучим визгом разорвалась шрапнель. Тогда, стиснув зубы, адъютант стал натягивать сапоги у него тряслись руки.
Подойдя к двери, он оглянулся в последний раз. Женщина сидела на постели, широко раскрыв глаза. Адъютант окинул взглядом комнату. В углу на круглом столике под грубой копией Рубенса стояла фарфоровая ваза со свежим жасмином. Шагнув к столу, адъютант вырвал охапку истекающих водой белых цветов и, жадно вдохнув их аромат, не глядя, бросил их на постель. Потом, круто, по-военному повернувшись, большими шагами вышел в коридор.
В вестибюле гостиницы, громыхая шпорами и оружием, просыпались кавалеристы. Командир полка и комиссар спокойно и не спеша одевались антракт закончился, мираж исчез, снова начиналась боевая жизнь. Перекликаясь, ординарцы уже подводили к подъезду гостиницы оседланных командирских коней. Дежурный по бригаде доложил, что он снимает заставы и выводит полк к винокуренному заводу передовые отряды польской армии вступили в соприко-сновение с партизанскими дозорами. Выполняя приказ дивизии, нужно было отходить.
Над городом с пронзительным свистом рвалась шрапнель за шрапнелью; где-то звенели разбитые окна. Рысцой, сжавшись в комочек, бежали вдоль стен какие-то обыватели с узлами. Застоявшийся вороной конь упруго перебирал ногами.
В последний раз адъютант оглянулся на гостиницу. Женщина в голубом халате, окаменев, как восковая кукла в витрине парикмахерской, выглядывала из окна. Левая рука ее, унизанная кольцами, прижимала к груди пучок изломанных цветов…
Из города вышли шагом.
Белополяки теснили полк со всех сторон. Кучмий злился нелепое занятие — отступать без боя. Но так было приказано.
