Бургомистр представил ему премьершу недавнего спектакля. Она была худенькой австриячкой с молодым маловыразительным лицом, но необычайно живыми глазами. Льняного цвета кудри, нагроможденные над ее высоким лбом бесчисленным количеством маленьких золотистых штопоров, делали ее похожей на куклу. Австриячка говорила по-русски.
Адъютант тут же ухватился за нее, как за якорь спасения. В ней он находил странное моральное оправдание праздному любопытству, которое заставило его пойти на спектакль и остаться на балу. Они пошли к буфету.
Адъютант залпом выпил бокал шампанского — у него пересохло горло. Оркестр играл танец за танцем, публика веселилась. Танцевать адъютант отказался наотрез, да он, наверное, уж и разучился танцевать на паркете. Подходили знакомиться какие-то люди врач в золотом пенсне, владелец мельницы, отрекомендовавший себя почему-то бывшим социал-демократом, местный учитель, он же — корреспондент какой-то львовской газеты, ничем себя не отрекомендовавший, но, безусловно, являющийся польским шпиком, какие-то дамы. Адъютант выпил второй бокал шампанского, и зал с золотыми канделябрами сладко закружился у него перед глазами. Он поблагодарил хозяев и откланялся.
Внизу у подъезда в тусклом свете газовых фонарей отсвечивал черный лак бургомистровского экипажа. Премьерша труппы легко сбежала за адъютантом по лестнице и попросила ее подвезти она жила в той же гостинице. Невозмутимый ординарец подмигнул адъютанту и поехал размашистой рысью впереди экипажа. Адъютанту было все равно — он устал.
В вестибюле гостиницы на свернутых шинелях в полном вооружении дремали ординарцы; в коридоре второго этажа, где жила артистка и помещался штаб, двое часовых замерли с обнаженными шашками на плечах. Часовые дружелюбно улыбнулись адъютанту. С треском распахнулась дверь номера, показалась взлохмаченная голова Кучмия; командир полка был в одном исподнем. Глянув заспанными глазами на адъютанта и его спутницу, Кучмий плюнул в коридор и хлопнул дверью так, что на площадке задребезжали стекла. Последующие события показались адъютанту как бы идущими сами собой, без участия его воли он устал смертельно, от шампанского слегка кружилась голова.
В комнате актрисы пахло духами. Заперев за собой дверь, она раскрыла настежь окно и зажгла люстру над трельяжем. На подоконнике, на диване, на креслах было разбросано пестрое шелковое тряпье; трельяж был уставлен замысловатыми баночками с косметикой. Осторожно отодвинув какой-то кружевной ком, адъютант тяжело плюхнулся в низенькое кресло, сжав коленями шашку никогда в жизни он не чувствовал себя так глупо.
