— ЧТОБЫ! — воскликнул Женька. — Очень хочу!
— Так в чём же дело! Садись, места хватит! А? — И парень громко хлопнул ладонью по верхней полке, где стоял чемодан и рядом круглый, до отказа набитый рюкзак.
Мальчик прекрасно понимал, что парень шутит. Был бы Женька взрослым, ну хотя бы учеником старших классов, тогда другой разговор. Он наверняка уговорил бы отца взять его с собой! Но сейчас, увы, ничего не поделаешь — надо оставаться.
Провожающие вышли из вагонов, состав тихонечко покатился было назад, но тут вдруг громыхнул, дёрнулся, на секунду остановился и снова двинулся, но теперь уже как и полагается — вперёд.
И вот уже проехал последний вагон, прощальный гудок раздался в морозном вечернем воздухе. Мальчик глянул через край платформы, увидел рельсы и шпалы, занесённые снегом, а поезда, что называется, и след простыл.
Сделалось пусто, неуютно, мрачно.
— Пошли домой? — спросил Женя, тронув маму за рукав пальто.
— Да, конечно, — ответила Ольга Георгиевна и стала поправлять на Жениной голове шапку, а на шапке уже снега чуть ли не целый сугроб навалило.
Мальчик взглянул на маму. Голова, плечи её занесены снегом, стоит понурясь, грустно глядя вдаль сквозь заснеженные ресницы. И тут Женька почувствовал себя не маленьким школьником-второклассником, а совсем взрослым человеком, готовым защитить маму от беды и любых неприятностей.
— Пошли, мама, — твёрдо сказал мальчик. — Простудишься!
И, взявшись за руки, мать и сын направились по платформе ко входу в метро.
Глава четвёртая. УТРЕННИК
Выбравшись из города, «газик» устремился по широкому и неровному тракту, объезжая лужи — следы вчерашнего ночного ливня и медленно переползая глубокие выбоины.
По сторонам, сколько хватало взгляда, лежали жёлто-золотые поля пшеницы. Кое-где пшеница полегла от дождя, и виднелась словно бы светлая подкладка этой огромной золотой шкуры, наброшенной на степь от горизонта до горизонта. Иногда в низинах возникали низкорослые степные берёзки в зарослях кустов и бурьяна.
Маришку укачало, и она заснула, повиснув на папиной шее и прижавшись щекой к его груди. Николай Сергеевич заботливо придерживал дочку, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить сон девочки.
Женька наклонился к дяде Сане, который, ухватив крепкими мускулистыми руками чёрную баранку руля, пристально вглядывался вперёд, стараясь вовремя заметить на дороге очередную выбоину.
— Скоро целина? — спросил мальчик.
— Целина? — переспросил дядя Саня. — Вот она и есть, любуйся! — И кивнул головой, словно бы показывая подбородком вперёд, на дорогу, лежащую среди пшеничного раздолья.
