Рядом с дядей Саней сел Николай Сергеевич. Не успел Женька опомниться, как Маринка уже забралась на колени к отцу и, повернувшись к Женьке, показала брату язык.
Мальчик оставил этот поступок младшей сестры без внимания. Он поудобнее устроился на заднем сиденье рядом с мамой и, устроившись, сказал:
— Поехали!
Словно бы подчиняясь Женькиному приказу, «газик» зарычал, засигналил и, оставив за собой облачко пыли и бензинового дыма, рванул через площадь.
Глава вторая. ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ
Незнакомый город жил своей жизнью. Ехал трамвай, звеня, поднимая пыль, словно бы разметая её длинной красной юбкой. На остановке в ожидании автобуса толпились пассажиры. Вот из подворотни выбежали три барнаульских мальчика и припустили вдоль улицы.
Хотя город не был похож на Москву, Женьке вдруг показалось на какой-то миг, что он снова в Москве. Мальчик тихонько вздохнул. Ольга Георгиевна с улыбкой посмотрела на сына, будто бы прочла его тайные мысли, и прижала Женьку к себе.
Полгода назад Женя и не думал, что уедет из Москвы на Алтай. Целина в Женькину жизнь вторглась внезапно. Как-то среди ночи — это случилось в двадцатых числах февраля — Женя Дроздов неожиданно проснулся. Возможно, его разбудил свет настольной лампы за высокой ширмой, которой Женькина кровать была отгорожена от остальной комнаты.
Мальчик прислушался — тихо. Значит, родители ещё не вернулись из гостей, а свет, уходя, оставили на всякий случай включённым.
Он перевернулся на другой бок и уже готов был снова погрузиться в сон, но тут послышался шёпот. Значит, Женя всё-таки не один в комнате, родители дома.
Мама и папа беседовали, стараясь переговариваться как можно тише, чтобы не разбудить сына. Однако время от времени родители повышали голос— разговор, очевидно, был очень серьёзный и волновал их. Одно из громких восклицаний и разбудило Женю.
Мальчик приподнял голову над подушкой и прислушался.
— Никуда не поедешь! — громко прошептала мама.
В ответ последовал папин шёпот:
— Поживём — увидим!
— Подумай о семье, если о себе не думаешь! — снова громко прошептала мама. — Дикие, необжитые земли! Целина!
— Обживём, Оля, — прошептал папа и, помолчав, добавил — Неужели сама не хочешь?
Тихонько лёжа за ширмой, Женька представлял себе их лица — встревоженное мамино, нахмуренное и улыбающееся, как бы даже озорное — отца. Её глаза гневно сверкают, его же — щурятся в улыбке.
Что же ответит мама? Но за ширмой было тихо. Возможно, Ольга Георгиевна так ничего и не ответила. Николай Сергеевич тоже молчал.
