Дописываю письмо.
Знаете, у Гегеля понятия „абстрактное“ и „конкретное“ диаметральны нашему бытовому пониманию. Для него идея — конкретная, потому что обладает сущностью, а воплощение идеи — абстракция, потому что все тварное проходит, „как цвет на траве“. Тот конкретный человек, которого я любила три года тайно от всех, — он из породы Героев. Он восхищал, пленял своей влюбленностью в меня, был сходен мне в ощущении смерти, но не был мне идентичен. Он меня заразил своей любовью.
Так мне это видится теперь, когда боль и морок рассеялись. Но я никогда ради него не оставила бы своих и не позволила бы, чтобы он бросил семью. Иногда я видела, что он совершенно чужероден мне, но какая-то инертность нежности отвлекала от этих мыслей. И потом — он тоже очень страдал, и мне казалось нечестным вот так отстраниться, уцепившись за проблески чужеродности. Вы понимаете такое?
Я всегда была честной с собой. Даже когда лукавила. Это, наверное, трудно понять…
Впервые в жизни я хочу закрыть глаза и броситься вниз головой. Никогда не хотела.
Всегда была очень чувствительна к греховности и не перешагивала барьеров. Что со мной сейчас? Все по-другому. У меня даже ощущения греха нет. Словно Бог меня понимает…
Не молчите. Гор, пожалуйста. Я ужасно обнаженно пишу Вам и потому чувствую себя очень уязвимо и беззащитно.
Лика.
P. S. В то холодное время молчания, когда Вы читали мои тексты, Вы видели там сигналы, которые были написаны для Вас?»
* * *
Еще одно письмо — и снова меня уносит в то время…
«…Гор, знаете, что я из этого поняла:
Что Вы иногда становитесь стопроцентным мужчиной, который не является женщине, пока ему плохо. Чтобы на нее бремя не ронять ненароком. Такой мужчина переживает все в себе. И только обретя хоть какой-то баланс, являет себя ей».
Ах, ну да! Это о смерти. У него умер близкий сотрудник.
Вот поэтому я и писала.
«…Когда она проходит рядом со мной — я о смерти, — я заскорлупливаюсь, во что придется. Чаще в смех. Хотя у меня к ней отношение колеблется от ждущего до жаждущего, я тоже трушу, как и все. Но сейчас уже не так.
Мне здорово помог момент в „Казусе Кукоцкого“ у Улицкой, где один профессор так и продолжает после смерти ходить на работу, читать лекции, носить портфель. Потом ему объясняют, что он умер, и до него доходит, но сам стресс смерти уже позади, и персонаж сравнительно легко переходит к занятиям, свойственным загробному бытию.
Ужасно хочется Вас отдышать от этих леденящих дум. У Вас день рождения скоро, а не смерти».
