Буквенный угар | страница 82




Что до возможности перевода отношений в реал — этому препятствует самочувствие.

То, что мужчины понимают под этим словом.

Гордыня. Потому что если и когда-то вдруг он будет «не в форме», — тогда все будет испорчено окончательно. Не хочет никаких неудач. Ни в чем. Чрезвычайно болезненно на все стал реагировать. Чрезвычайно.

У него в душе есть такие места, которые воспаляются, и с этим невозможно бороться. Своя шиза, наверное… внутренняя проблема. Не терпит сравнения себя с кем-то… Особенно в случаях, когда велики шансы проиграть.

Его надо действительно любить настолько самозабвенно, чтобы он наконец очнулся и поверил…


Вот так примерно он написал. И душа моя пенилась кружевом нежности…

* * *

Устраиваюсь в логове из подушек и пледов.

Читаю книгу о Дикой женщине.

Запиваю шведское имбирное печенье холодным молоком. Читаю о том, что в душе каждого человека есть разрушительные силы.

Силы, которые пытаются сокрушить или опорочить всякое новое.

Натыкаюсь на абзац со словом «Брак». Имя собственное. Кого же так звали?

Перечитываю:

«В некоторых исландских сказках говорится, что иногда этой разрушительной силой в душе может быть Брак, ледяной человек. Есть древнее сказание, в котором повествуется о безупречном убийстве. Брак, ледяной человек, убивает женщину, которая не отвечает ему взаимностью. Он убивает ее сосулькой, имеющей форму кинжала. На следующий день выходит солнце — и сосулька тает, как и сам ледяной человек, после чего не остается орудия, которое изобличило бы убийцу.

И от убийцы тоже ничего не остается».


Тут же вспоминаю анекдот, рассказанный мне лет шесть назад одним умным, теплым и неспешным британцем. Длинный такой, совершенно непредсказуемый анекдот.

Двое строителей в обеденный перерыв сели перекусить.

Один другому говорит:

— Моя жена всегда дает мне с собой бутерброд с ветчиной. Причем она знает, что я уже полгода как вегетарианец.

— Слушай, а моя мне все время кладет с собой сандвич с сыром, хотя знает, что у меня аллергия на сыр, — с удивлением говорит второй.

Подходит третий и вставляет свое слово в диалог:

— А моя все время хлеб повидлом мажет и мажет, мажет и мажет…

— О, опять ветчина, — говорит первый.

— Снова — сыр, — горестно откликается второй.

— Ну вот, повидлом намазан хлеб, как всегда, — не отстает третий.

— Знаешь что, — говорит «ветчинный» страдалец, — если она завтра снова положит мне с собой эту убоину, я просто брошусь с этой площадки вниз, разобьюсь насмерть — и все. Я устал. Больше не могу.