Интересная очень, похожа со мной по ощущениям. Классно было разговаривать.
Но я сидела как на иголках, непонятное волнение, словно там, с Вами, что-то было не так… Все хотелось убежать, открыть комп, проверить почту или послать Вам вопрос: „Все ли в порядке?“
Потом Сережа пришел, тоже разговорился… Так некстати… Мне так неловко за него, когда он говорит… с ним хорошо молчать. Просто жить. Нет, не жить, а играть в жизнь.
А за шрамы простите меня, радость моя. Разве Вы не знаете, что таким, как Вы (я), всюду больно будет.
Пожалуйста, не сердитесь только, можете объяснить, что такое — „Невозможность в себе самом“? Нежелание? Обстоятельства?
На все время нашего молчания я просто обратилась в тень, чтобы побыть рядом с Вами незаметно. Это так ужасно было, Гор. Это было горе. Я читала Ваши слова на форумах, чьи-то вещи Вам нравились, Вы их хвалили.
Чьи-то. Не мои.
С кем-то говорили. Не со мной.
И я с кем-то говорила, бодрилась, храбрилась, все чужое, чужое, чужое. Подхватывала чей-то веселый тон, отвечала в унисон, попадала в такт.
Не тем, не тому.
Пчелкин этот сумасшедший вдруг откуда ни возьмись…
Сразу письма мне стал писать. Но это вообще чужеродный человек, хотя уже успел признаться спьяну в письме в возвышенной любви своей души к душе моей. Это после того, как попытался словами цапнуть за что ни попадя и схлопотал по ручонкам. Виртуально опять же.
Поставил мне диагноз, что я не женщина, а мать. Типаж такой.
Ну, пусть лучше так, чем лапать хоть не тактильно, но нагло. Просто он больной, вот и снисхожу. Я привыкла уже, на меня все шизофреники западают. Но я постараюсь тихонько сбежать из друзей.
Я уж написала ему, что в его вещах все прекрасно, но вот метафизическое измерение в них напрочь отсутствует. А это для меня единственная ценность в буквах.
Вот у Вас оно присутствует во всем. А Вы Пчелкина знали не только по произведениям?
Вы ревниво относились к моим диалогам с другими дядьками на форумах? Или только Пчелкин Вас обеспокоил? Думали обо мне невесть что, пожалуй.
Игорь, меня всю жизнь окружают мужчины, а не женщины. Подруга у меня есть одна. На двадцать лет старше. Остальные — все мужчины.
И я им — всегда сестра. Или дочь. Никому не любовница».
* * *
А ему не хочется думать о старости. Страшно одному стареть — на работе мотают нервы, настроение бывает ни к черту, рядом никого нет. Только телефон да Интернет… Страшно, потому что не получается научиться быть одному.
Он мужчина и не может подлаживаться под окружающий мир так, как я. Его страдания были всегда вызваны тем, что события развивались не по его сценарию.
