Щеголеватый полицейский велел отцепить трейлер — его отбуксируют на штрафстоянку.
Что-то резкое сказал муж.
Вскинул гордый подбородок польский пан.
Бросил напарнику несколько слов — пара слаженных движений, — и мужа в наручниках, руки за спиной ведут в решетчатый фургон с надписью «P0LIZIA».
Громко кричащей птицей бросилась моя девочка на спину полицейскому.
Молотила детскими кулачками своими, рыдала скривленным в гримаску личиком, висела на красной шее отчаянным горе-мешочком…
Паны растерялись.
«Децки» — это святое.
Сняли наручники, отпустили папу.
И сколько раз повторялось потом подобное.
Бросалась в гущу пацанячьей драки, чтобы вызволить очередную жертву.
Домой приводила — промыть, зеленкой помазать, пластырь налепить…
Бросалась в муть бойкотов в классе, когда спонтанно выбиралась жертва для тупой ровесниковской травли.
И разговаривала, и выясняла, и доказывала, что бойкот — не нужен, неуместен…
Действовало.
Ее то яро уважали, то злились на нее, то восхищались, то ненавидели за это.
«Тебе что, больше всех надо?» — самый частый задаваемый ей вопрос…
Ей — надо.
Надо,
чтобы в ее обозримом пространстве было мирно и справедливо,
чтобы страдающие — были утешены,
раненые — перевязаны,
жаждущие — напоены,
алчущие — накормлены,
имеющие уши — слышали других,
имеющие глаза — видели не только себя…
Она никого не учит, как жить и как поступать.
Она просто так живет и поступает сама.
И от маленьких вибраций ландышевого колокольчика ее жизни материя то светится и благоухает, то, наоборот, темнеет и мстит ей за неустанность добра…
Мстит вывихнутой коленкой, рассеченной до белой кости кожей, сорванным ногтем…
Мстит тоньше и больнее — завистью человеческой, наговорами, подозрениями…
Но, бог мой, какое отдохновение видеть этот неустанный труд ее блаженной души,
какое теплое счастье знать, что такие девочки есть, а значит, есть место, откуда они, такие, приходят на землю,
есть шанс там оказаться однажды
и больше обетованное это место не покидать…
Неделю назад состоялась ее помолвка.
Все хорошо, они любят друг друга, светлы и счастливы оба.
И лишь одна дурная мысль не дает мне покоя:
пусть бы моя девочка была немножко хуже,
чтобы права Неба на нее не были столь неоспоримы,
чтобы очередная маленькая месть земной материи не стала последней…
