Буквенный угар | страница 29



Не любила говорить. Слова были тяжелы ей, они как живые, но раненые, каждое — со своей историей злоупотребления.


Виделось, что вокруг идет нескончаемая игра людей в жизнь. Ее не принимали в эту игру, но она и сама не рвалась — искала настоящую жизнь, как ищут Шамбалу, искала глазами в книгах, сердцем в людях, молила о ней…

А жизнь была рассеяна шифром и кодом повсюду, но верилось в осязательность жизни.


И всегда единственным состоянием, дающим хотя бы видимость связи с людьми, была влюбленность.

Влюбленность как попытка продлиться в жизнь другого, переплестись с ней.

Там, в точках переплетения, возникали силовые поля такой напряженности, что дышать было горячо, искрило и жалило.


Точки переплетения, да…

Сейчас, в покойном кресле, с чашкой любимого кофе в руках, можно поразмышлять о «точках переплетения»…

Интенсивность жизни в этих точках такова, что живешь в нескольких мирах сразу.

А когда влюбленности совпадают — жить вообще невозможно…

Может, оттого нам дается лишь видимость чувств, словно мы читаем книгу о себе?

И снова пишем ее, влюбляясь?

И понимаем со временем, что любовь есть импульс к подтверждению своего бытия. И если уж совсем предельно — форма тоски по Богу…


Вспомнила, как впервые ее впустили в мир тончайших вибраций и токов между мужчинами и женщинами, в это надмирное пространство, носящее условное название «любовь». И флагом над нею реяло «не-одиночество»…


Ей было почти восемнадцать, ему двадцать восемь.

Он был случайно женат уже три года, принесшие ему троих маленьких детей.

А ей носил розы другой — вечно смущенный армянин, шизофреник-хроник. Парень был всегда немного за гранью, она, на свой лад, тоже. Казалось честным влюбиться в него — хоть этим помочь.

Вот тогда, наблюдая за этим обреченным сюжетом, тот, другой, попросил: «Влюбись лучше в меня».

От зова, раздавшегося столь близко, задохнулась… Сама шагнула — или ее перенесли? Очнулась уже непоправимо рядом с ним.

Не стали любовниками, нет. Не касаясь границ табу, бежали по волнам. Такой бег, он всегда «от», но куда, куда?..


Он, отработав двенадцать часов на стройке, находил ее и проживал с ней два часа вне времени и пространства в зоне невесомости, невинности и неведения. Сказки ему рассказывала про дождь и зонтики и еще какие-то, случайно подслушанные, подсмотренные, придуманные.

Исходила счастьем и виной рядом с ним. Царапала строчки, как по коже, по живому: «Любовь, моя пленница бедная, Исхлестана плеткой вины, Кому ты понравишься, бледная, В угрюмом наряде беды. От глаз, безнадежно заплаканных, Усталые тени ресниц… Себя я печальными красками Рисую, упавшую ниц…».