Буквенный угар | страница 2



В Швеции мой азиатский попутчик живет уже пять лет — выучил язык — поступил в университет — работает.

Он говорит тихо и много, и я начинаю замечать его азиатские черты лица, когда немного устаю от разговора. Странно, но лицо действительно азиатское…

Кафка! Это все он! Увидела майку с Кафкой, и носитель ее в моих глазах был помечен гением имени настолько, что я даже не воспринимала его лицо…


А носитель майки болтал и болтал. Основной смысл кружных речей сводился к тому, что вот-де родители отдали его в интернат, потому что жили в степи, кормить было нечем, учить негде, а там, в интернате, накормят, обучат. Это так, конечно, но вот если бы у него были другие родители, которые создали бы ему стартовую площадку в жизнь, — он поднялся бы уже высоко…

— Постой! — не выдержала я. — У тебя так замечательно складывается жизнь. Ты живешь в европейской стране, у тебя красивая жена, дочка, ты учишься в университете. Зачем тебе думать о том, что тебе недодал и когда-то?

Он словно не слышал вопроса.

Азиатская монотонная бесстрастность его речи повергала меня в ступор.

Пялилась тупо на Кафкино лицо. Хотелось стащить с него майку и унести Кафку с собой.

Ему и так плохо, Кафке, за что ему еще этот киргиз, уныло и размеренно секущий розгой свое давнее прошлое?

«Кафке ТОЖЕ было плохо…».

С такими нудными мыслями и такая майка!

* * *

Ну вот… Начала о Швеции, и что теперь?

Так все запуталось в жизни «я» за последние полгода…

Но нельзя не рассказать о Швеции, нельзя, потому что Того, о Ком вся эта повесть, не изъять из всей мозаики дней последних шести месяцев.

Он появится вживую только через полгода после первого диалога на форуме.

Появится всего на три часа.

И наши пальцы будут слепыми щенками,

и мы будем друг другу молоком и нёбом на три тающих часа

и расстанемся в полночь на Ленинградском вокзале,

и эсэмэски пунктиром отметят, как растаскивают нас в разные стороны наши поезда…

как тело, привязанное за ноги к двум нетерпеливым коням…


Это он посоветовал в письме перед поездкой в Швецию записывать впечатления.

Но то письмо не сохранилось. Как и все остальные.

Это для него я запоминала то, что скользнуло бы в никуда еще совсем недавно…

Например, запах шведской тюрьмы и ту дурацкую реплику о наказании…


Эта реплика насмешливо изогнулась в воздухе воспоминаний, когда моя дочь потеряла паспорт.

Пришлось идти в милицию, писать заявление, фотографироваться и всякое такое, что приходится делать, когда дребезжащий мирный трамвайчик жизни сходит вдруг с рельс.