Молчали.
О чем заговоришь в такую минуту?..
Любой дом, населенный родителями и детьми, думается мне теперь, — это крохотная планета. А все, что за ее пределами, — вселенная. Отец и мать — полюса планеты.
Они же — и ось ее.
И начальный источник всего разумного.
В них линиями любви и тревог пересекаются свои параллели и меридианы, которые, в отличие от земных, невозможно подчинить измерению…
А дети…
Если продолжить сравнение, то это вечно рвущиеся во вселенскую даль существа, для которых сила планетного притяжения всегда уступает силе их тоски по окружающему миру.
Так бывало во все времена.
Так в самые последние предвоенные годы вышло и с маленькой планетой Федора и Марии.
И теперь оба они стояли на этой планете, чувствуя, как закручивает ее вихрь нежданной беды, и зная, что беда эта уже вовсю гуляет на больших пространствах земли.
Они не знали только, что в это самое время Василий принимал уже боевое крещение.
Крещение, где купелью была сама война.
И Василия, совсем еще зеленого, пятинедельного лейтенанта, не окунули, не погрузили с медленной бережливостью в эту купель, а на полный размах швырнули в нее. Жестоко и рассерженно.
Швырнули, как в кипяток, в самую бурлящую его крутость.
Всего час или два отделяли Василия от последнего танца в Песковском сельском клубе. А с момента, когда он держал в своей руке теплые, нежданно доверчивые пальцы Поли, прошли и вовсе считанные минуты. В нем ничто еще не остыло, не улеглось… Да, наверное, и не могло остыть — так много принес он с собой совсем новой, только-только открытой им радости, непривычной и глубоко волновавшей его. Все было так близко!.. Как выдох после вдоха.
Но вместе с тем все было уже и далеко. Время менее чем за минуту оглушительно раскололось, одна его часть стала отделяться от другой. Настоящее уходило, отдалялось от прошлого.
И не просто отдалялось, а, подобно оползню, перекашивалось и коробилось — и его несло куда-то.
Несло из света в темень.
Из радости в тревогу.
Из ощущения счастья в жестокую крутоверть войны.
Позднее Василий вспоминал и не мог вспомнить точно: падал или не падал на пол повешенный им на спинку стула ремень с пистолетом?
Падал или не падал?..
Придя из клуба домой, Василий снял ремень и начал стягивать гимнастерку не для того, чтобы лечь спать, а чтобы пойти умыться. Спать ему не хотелось. Да и можно ли было уснуть, если уже все заметнее яснело небо за окнами… И яснел перед глазами застенчивый взгляд Поли. Взгляд, который, чудилось Василию, породил и первые блики утра над Песками, и дохнувшую от озера свежесть, и эту его счастливую бессонницу…
