Тоже связкой.
Как тот солдат…
Танк был так близко, что в глазах начинало рябить от мелькающих траков. Вот он сделал небольшой доворот, затем еще один. Вот качнулся, тормознув правой гусеницей, и теперь пополз уже прямо на пулемет.
«Гранаты!..»
Василий откачнулся к задней стенке окопа, рванул одну застежку на ремне, вторую… Все решали уже секунды…
И тут танк, вздрогнув, остановился.
Потом еще несколько раз дернулся взад-вперед, но сдвинуться с места уже не мог.
Василий не слышал взрыва связки гранат, не видел солдата, метнувшего их. Но он заметил, как открылся на башне люк и как первый же из пытавшихся спрыгнуть на землю немцев грузно осел обратно.
Перенося огонь с танка на то и дело оживавших во ржи автоматчиков, Василий вдруг подумал о том, что пули (он это как бы ощутил в ту минуту) могут быть по-особому послушны человеку, его праведной злости.
И, может, не только пули. Может, даже сами вражеские цепи?..
Нелепо, но вот же пришло на ум…
Не потому ли пришло, что Василий отчетливо видел теперь, как те самые фигурки, по которым он вел огонь, уже не лезут оголтело вперед, а, прижавшись к шоссе, пятятся, откатываются обратно в рожь.
Откатываются, послушные его клокочущей ярости.
Как послушны ему и пули, все точнее настигающие отходящих автоматчиков…
…Батальон уходил с высоты, от разбитой церкви и почти начисто снесенной снарядами ограды в густую послезакатную тишь сумерек — на восток.
Уходил, до конца выполнив задачу, но недосчитавшись большей части людей.
Не было артиллеристов и их удивительного, даже смертью своей, капитана.
Не было солдата, метнувшего под прорвавшийся вражеский танк связку гранат.
Навсегда остались у церквушки его, Василия, пулеметчики…
И был батальон теперь к тому же почти безоружен. Не существовало больше батареи «сорокапяток». Кончились гранаты. А во взводе Василия оставался всего один действующий «максим».
Один-единственный.
И чудом уцелевшие три или четыре ленты к нему.
Оставался, правда, еще полностью снаряженный пистолет. Целых две обоймы…
Ничего не знали об этом Федор и Мария.
И еще не знали они, что через две или три недели прибегут к ним под самый полдень вездесущие сельские мальчишки и закричат, перебивая друг друга:
— Дядь Федь! Теть Мань!.. Ваш Василий на разъезде… С ишалоном. Может, поспеете…
— Да откуда вы взяли?
— Так, он же сам нас послал. Сказал: может, поспеют. Может, ишалон задержится…
Дом — или это всю землю? — качнуло, будто лодку крутой волной, и тотчас их, как водой, окатило невыразимым страхом: «Вдруг не успеют? Вдруг эшелон уйдет?»
