Пульс памяти | страница 12
Еще медленнее дошел до Василия смысл того, о чем просила Поля.
Может быть, потому, что Поля уткнулась лицом ему в грудь и голос ее глох и рвался от всхлипываний?
А может, Василию мешал внезапно усилившийся в словах девушки польский выговор?..
Всего же вернее, Василий был просто ошеломлен этой отчаянной, как бы раскрепостившейся в беде доверчивостью и ничего не слышал, не чувствовал, не видел, кроме плача Поли, ее дрожащих губ и легко давивших на его плечи рук.
Как через какую-то преграду — через его и ее волнение — доносились до Василия горячечные, умоляющие слова:
— Проше… Васиа… Я с тобой…
Он ответил ей с искренной уверенностью:
— Не надо. Успокойся. Мы скоро вернемся.
— Васиа…
— Полюшка…
Он сам удивился тому, как сказал это, не понимая, откуда взялось у него столько смелой и тоже отчаянной нежности.
Удивилась и Поля: она вдруг оторвала лицо от его гимнастерки и, резко откинув с глаз волосы, широко, проясненно посмотрела на Василия, с радостью повторила:
— Полиушка…
— Мы вернемся, — убежденно сказал Василий, ловя на плечах ее руки и радостно чувствуя, как послушны они ему.
— Полиушка, — снова произнесла Поля радостно, нехотя расслабляя ладони и пальцы.
Василий сделал шаг, второй… Руки их разомкнулись, и — сколько мог, отдаляясь, видеть Василий — маленький онемевший рот Поли оставался по-детски полуоткрытым.
Это тоже впиталось памятью.
Впиталось как неизгладимое.
На всю жизнь.
3
На всю жизнь!
А пока рядом — смерть.
Точнее, не рядом, а на подступах к этой знойной высотке, которая, казалось, бежала, бежала в зеленый и грустный городок Кобрин, да не рассчитала силенок, притомилась и, послушная судьбе, осталась здесь.
Потом на нее, на самый ее верх, сумела взгромоздиться крохотная церквушка.
С высотки широко чувствовалась синяя сухая даль. И там, в ее солнечной (кощунственно солнечной теперь) глуби, споря с шорохами ровного и широкого хлебного поля, уже слышался рык немецких танков.
Глянув туда, Василий в последний раз перед первым боем мысленно увидел Полю: ее полуоткрытый рот, полные, еще совсем девчоночьи губы… И ему показалось, что танки ползут прямо на нее. Что скоро исчезнут, скроются под гремучими траками эти губы, глаза, облако разметанных волос, белые руки, синеватое, в горошинку платье и горячее дрожащее тело.
Василию померещилось даже, что он услышал Полин голос. Что оттуда, из хлебной дали, которую все яростнее жевало, перемалывало и заглатывало рычание танков, донеслось — уже не просьбой, а криком о помощи — чуть усложненное польским выговором и словно бы надломленное в конце: