Наконец книга была у меня в руках, и я метнулся с нею из дедовых сеней во двор, оттуда — к лазу в дощатом заборе.
Через следующие две или три минуты, лежа у себя в саду под сиреневым кустом, я с благоговением открыл толстую обложку украденной книги и прочитал:
Мигель де Сервантес
Сааведра
ХИТРОУМНЫЙ
ИДАЛЬГО
ДОН
КИХОТ
ЛАМАНЧСКИЙ
Три дня провел я в своем сиреневом убежище, наедине с прекраснодушным Рыцарем Печального Образа.
Любя и не понимая его, я проклинал всех, кто причинял этому странному герою страдания, рисовал мысленно сцены, в которых становился участником злоключений Дон Кихота Ламанчского, неизменно приходя ему на выручку и совершая при этом подвиг за подвигом.
Захваченный книжными приключениями, удивляясь и переживая, я совсем забыл о том, что произошло не в какой-то далекой и неведомой Ламанче, а в хорошо знакомых мне дедовых сенях. И не в давние-давние времена, а всего лишь три дня тому назад. И не с добрым, хотя и чудаковатым Дон Кихотом, начитавшимся рыцарских романов, а со мной самим. Выходя из своего укрытия только на голос матери, созывавшей нас на обед, я ощущал одно-единственное сожаление: что все меньше и меньше оставалось в книге непрочитанных страниц.
А на месте моего преступления тем временем уже сверкнули первые молнии: памятливый и дотошно бережливый дед мой уловил-таки своим цепким глазом пропажу. Слишком жирно зияла на книжной полке в чулане оставленная мною брешь. Гневный бас потряс сначала чулан и сени, а потом загремел и во дворе. Все там пришло в движение. Суетилась и что-то, слышал я, робко выкрикивала в ответ бабушка, щупленькая и добрейшая старушка, по имени Агафья.
Гроза нарастала, и скоро голос деда загремел уже под окнами нашего дома. Время было вечернее, отец только что вернулся с поля, и я слышал, как, выйдя из хаты, он весело спросил:
— О чем, батько, расшумелся?
— Где твой меньшой? — загремело в ответ. — Это он, непременно он взял книгу.
— Какую книгу?
— Не знаю какую, но взята из чулана книга. Место пустое осталось.
— Откуда же ты знаешь, что взял как раз меньшой? — спросил отец.
— А приходил он третьёва дня к нам. Я сам видел: мелькала его голова за окном, а в хату не вошел. В сенях, знать, задержался. Аккурат тогда я и чулан незамкнутым оставил. Кличь его, он взял. Голову отдаю…
И меня позвали. Не отец позвал, а вышедшая в ту минуту во двор мать.
— То-то он последнее время под кустами где-то валяется, — добавила она при этом, на что дед отозвался торопливым «во-во», а отец неопределенным и сомнительным:
