Обои в цветочек, изрезанная клеенка на столе, календарь с котятами за тот год, когда старикам еще хотелось время считать, на фольге сделанная картина — снежные вершины блестят алюминиевым снегом. Тут же при входе не то диван, не то кровать — на нем бабка присела сонная, в распашной вязаной кофте, щурится.
— Гости, Наталь! — кричит своей бабке старик.
— Здравствуйте! — говорит Лисицын.
В красном углу — Никола Чудотворец с седой бородой и медным нимбом, над ним — Богоматерь прильнула к младенцу, вокруг тоже фольга, внизу свечечка. Фольга — дешевый способ сделать жизнь нарядней. Лисицын крестится на иконы.
— Ой, а я-то, я-то раздетая! — полошится старуха. — Дайте чай поставлю!
Поднимается на ноги не с первого раза — спросонья ее ведет, переставляет опухшие как валенки ноги, тащится в кухоньку, чем-то то там гремит, пыхает голубой пропановый огонь, начинает постукивать, закипая, вода.
— Откуда вы? — спрашивает их дед. — Случилось что? На вас лица нет.
— С Ростова. Случилось, дед. Ты на девчонку не смотри, она не слышит.
— Меня зовут Мишель, — говорит та.
Не кричит, а еле слышно произносит, как будто через силу. В тепле она вдруг растаяла, потекла: смотрит вокруг блестящими глазами, крутит головой. Долгим взглядом провожает в кухню старуху, не спускает глаз со старика.
— Я Валерий Николаевич, — отвечает дед.
— Она не слышит, — напоминает ему Лисицын. — Контуженная. Скажи, Валерий Николаевич, тут как у вас, спокойно все пока?
— Все спокойно. А что будет? До границы вон сколько. А Москва близко.
— Все спокойно! — показывает Лисицын девчонке большой палец. — Можно отдохнуть!
— Что?
Лисицын опускается на стул. Нет сил опять по воздуху рисовать.
— А карандаша с бумагой нету? — спрашивает он у хозяина.
— Поищу.
— Ужинать будете? — кудахчет старуха. — Барыня-то твоя, глянь, еле на ногах стоит!
Свистит чайник. Старик приносит блокнот, ручку. Лисицын пишет девчонке, что тут все тихо, что можно переждать. Она присаживается на диван, закрывает глаза.
Лисицын крутит ручку и вдруг придумывает. Надо написать Кате письмо, вот что. Написать ей все то, что не успел сказать и держал при себе. Если убьют или если он человеческий облик потеряет, то чтоб ей доставили.
Он рвет из блокнота желтые листки, зажимает ручку поудобней в непривычных пальцах и принимается рисовать буквы, сводить их в слова. В доме тепло, в нем не верится в то, что творится отсюда всего в паре десятков километров.
Бабка выносит им вареные яйца, масленку с мягким желтым маслом, краюху серую. Гладит девчонку по голове.
