Василь Быков | страница 2
Сейчас, когда партией поставлен вопрос о повышении роли и действенности критики, необходимо стремиться к созданию, утверждению такой атмосферы, чтобы острота спора, критики сочеталась бы с доказательностью, основательностью. Особенно когда речь идет о серьезных, значительных явлениях искусства. Начинать, видимо, следует со спокойного, основательного изучения всего творчества писателя, стремясь уловить логику развития замыслов, те пласты, мысли, то содержание вещей, которые при изолированном и излишне "эмоциональном" прочтении, возможно, ускользали, не замечались, игнорировались.
Василь Быков — явление в литературе принципиально интересное.
Человек пишет — одну за другой — повести, чрезвычайно близкие по теме, материалу, так что порой даже у некоторых искренних ценителей, друзей его таланта появляется опасение, не "ходит ли он по кругу", и тем не менее новые повести В. Быкова воспринимаются нашим читательским зрением, чувством как что-то новое, как снова открытие.
На чем же держится новизна, казалось бы, столь близких по материалу и пафосу произведений?
И где, в чем действительно опасность самоповторения?
И, может быть, талант этот сегодня обещает что-то совсем уж новое ("Сотников" — сильнейшее тому подтверждение!), перед чем многое из прежнего покажется лишь разгоном мысли, творческой энергии в своеобразном художническом "синхрофазотроне".
Такой талант настраивает на требования, ожидания максимальные.
В нравственном, в эмоциональном максимализме — талант Быкова. Без этого трудно вообразить его как писателя. Да и живет этот писатель среди народа, который помнит прошлую войну особенно остро и тревожно, с реальным ощущением, знанием, чем грозит и будущая возможная война. Ведь это край, народ, познавшие войну, потери, почти "термоядерные": каждый четвертый житель Белоруссии убит, сожжены дотла целые районы, а многие — вместе с людьми. Сотни и сотни Хатыней.
Сегодня пишут о новом этапе развития советской военной прозы. Если в первых послевоенных произведениях писатели военной темы больше склонялись к панорамному изображению событий, рассуждают критики, а позже — к углубленно-личностному, психологическому (споры о "глобусе" и "двухверстке" и т. п.), то сейчас военная литература ищет и находит синтез того и другого.
Совершенно понятна и оправдана тоска критиков по обозначенному "синтезу". И даже забегание вперед, готовность желаемое выдавать за сущее. Хорошо бы, конечно,— еще одну "Войну и мир", нашу, собственную! Ну хотя бы коллективную!