Теория внутренней формы слова получила дальнейшее развитие у со- временных исследователей и теперь понимается как средство стилевой ин- дивидуализации. В ней выделяется сгущение мысли и ее смысловое рас- ширение, разложение. Оппозиция этих двух начал очень важна для изуче- ния художественного стиля.
Потебня тщательно прослеживал возникновение и развитие ряда тро- пов — метафор, сравнений, эпитетов, метонимий, синекдох, показывая, как могли они возникнуть, закрепиться в языке и поэтической традиции. Его вывод: тропы рождены изначальной поэтичностью слова.
Потебня повлиял на философов-теоретиков ХХ века — Павла Флорен- ского, Алексея Лосева, на концепцию Андрея Белого. Он привлекал и фу- туристов, которые особенно часто к нему обращались при утверждении антисимволистских концепций. Его школа имела большое значение для утверждения антропоцентризма в филологии. Поэтому наследие его осо- бенно актуализировано на рубеже ХХ — XXI веков, его работы переиздают- ся, ссылки на них часты.
Мы уже упоминали выше, что психологическая школа генетически связана с биографическим методом. В России на рубеже веков этим зани- мался известный литературный критик Юлий Исаевич Айхенвальд (1872–1928). Впоследствии, в советском литературоведении, биографиче- ский метод методом уже не считали, а называли подходом (ЛЭС, 1987), но в постсоветское время интерес к биографическому методу возобновился.
Как писал Вадим Крейд уже в 1990-е годы, житейские (биографиче- ские) подробности из жизни писателя Айхенвальду интересны лишь тогда, когда сквозь них сквозит сокровенное — «биография души». Его метод, по воспоминаниям Ф. Степуна, был субъективным, но он не впадал в субъек- тивизм. Конкретные его эссе о том или ином писателе — предмет изучения историка литературы, а для теоретика важно его «Вступление» к «Силу- этам русских писателей», где раскрываются теоретические предпосылки к созданию его труда. Не считая литературоведение точной наукой, Айхен- вальд настаивал на читательской рецепции как первооснове понимания ху- дожественного текста (сближаясь тем самым со школой Потебни): «Писа- теля нет, покуда к нему не подошел, его не выявил в себе читатель- критик». Айхенвальд сторонился социологического подхода к художе- ственному произведению. Он писал: «Связать писателя с конкретикой гражданской социальностью нельзя, и слишком поверхностно и хрупко было бы это соединение». Отрицательно относясь к концепции главы культурно-исторической школы Пыпина и его последователей, Айхен- вальд замечал: «История общественности и история литературы не синтез внутренний находят себе у них, а только грубо и механически прилажива- ются одна к другой. Искусство для него космично, приобщённость худож- ника слова «ко вселенской тайне делает его выразителем первозданной сущности». Поэтому Айхенвальд считал, что биография как летопись про- исшествий имеет своим предметом только внешнего человека, и такая био- графия беспомощно отступает перед тёмными глубинами духа: «Иной раз биографическая справка тёплым и желанным светом интимной осязатель- ности озаряет содержание и повод художественного произведения, но веч- ная сторона его, но идеальный смысл от такой справки ничего не выигры- вает». Думается, что это — полемическая крайность, так как биография ав- тора — это не только «голые» факты его жизни, но и его воспоминания, дневниковые записи, переписка. Именно глубокий психологизм прозы того или иного автора, подкрепляемый указанными источниками, несёт в себе общечеловеческие ценности, обогащая так называемые «вечные» темы ис- кусства.
