В связи с характеристикой Байрона Гюго подчеркивал, что литература нового направления выражает искания общества ХIХ века, т. к. классицизм остался в ХVIII веке. «Они [т. е. оппоненты Гюго — Л.Е.] все время про- должают говорить о литературе, называемой ими классической, так, слов- но она ещё живёт, а о литературе, которую они именуют романтической, так, словно дни её сочтены <…>. Немногие убогие умишки тщетно пыта- ются вновь склонить мнение общества к пагубной литературной системе прошлого столетия». Гюго ценил Байрона за то, что тот «умеет найти сло- ва, вскрывающие самое потаённое в человеческой душе… Когда из глуби- ны сердца его возникает мысль или образ, кажется, что открылось жерло вулкана, изрыгающего пламя. Страдание человеческое, радости и страсти не имеют для него тайн, и если реальные предметы он изображает подёр- нутыми пеленой, то область идеального предстает у него безо всяких по- кровов».
В статье Гюго о Байроне возникает мотив избранничества поэта- романтика, который ценит только своего читателя, способного увидеть в поэте родственную душу. «Сладостная общность мыслей незримыми, но неразрывными узами соединяет его [поэта] с этими избранниками, такими же одинокими в окружающем их мире, как сам он одинок в своем. И если случайно ему посчастливится встретить кого-либо из них, достаточно еди- ного взгляда, чтобы они узнали друг друга, единого слова, чтобы они мог- ли заглянуть друг другу в душу и убедиться в своем полном согласии. И вот уже через несколько мгновений два, казалось бы, чужих друг другу че- ловека становятся близкими, как братья, вскормленные одной матерью, как два друга, испытанные в одной беде».
Заметим, что Гюго, следуя принципу историзма в характеристиках особенностей литературного процесса, определял его понятием «литерату- ра такой-то эпохи», под которой «надо разуметь не только совокупность произведений, созданных в данное время, но также общий строй идей и чувств, который большей частью бессознательно для самих писателей определял их творчество». Писатель отмечал новую тематику и новые ли- тературные формы, присущие романтизму. В статье «О Вальтере Скотте» он говорил, что «Квентин Дорвард» — это роман нового типа, синтезирую- щий роман психологический и авантюрный, исторический и бытописа- тельный, философию истории, картины нравов, драматическое действие и лирический пейзаж, воплощающий важные социальные и нравственные идеи. Гюго рассматривал этот роман как переходный от современной ему литературы к роману. В «Предисловии к “Кромвелю”», отталкиваясь от собственной пьесы, Гюго дал краткий очерк драмы, начиная с «театра древних», а в эпоху Возрождения особенно выделяя Шекспира, чьи прин- ципы пригодны и для драмы ХIХ века: «Мы видим, как быстро рушится произвольное деление жанров перед доводами разума и вкуса». Оспорил Гюго и триаду «трёх единств»: признавая из них только «единство дей- ствия или целого», он выступил против единства места и единства време- ни, провозглашённых Буало. Он отвергал «старый литературный режим» с той же страстью, с какой отвергает политический режим.
