Прикидывала, вернее, повторяла в уме, что кому купить в эту поездку: Ефиму — кирзовые сапоги, от резиновых ноги сводит судорогой, мается ночами; Симе — платье, белый передник, сапожки; Гене — ботинки, штаны; Коле — полный набор первоклассника. И по шайбе. И по клюшке. Как же: знай наших!
— Семьдесят девять! — вскрикнул Генка.
— Шестьдесят три, — отозвалась Сима. И тут же всполошилась: — Мама, Кострома!
— Двадцать восемь! — это Коля.
Мал, а считает хоть до тысячи. И читает и по книжке, и по газете. Привела в Дреневскую школу записывать. Клавдия Евгеньевна, пожилая строгая учительница, возьми и проверь его: «Нуте-ка, что ты знаешь?» Без запинки отрубил и в счете и в чтении. «Вот так Коля Мукасеев! Молодец! Такому ученику, Анна Викторовна, я буду очень рада».
В центре Костромы, у белых Торговых рядов, первым делом угостились газировкой. Пили, чмокали от удовольствия, переглянулись — еще по стакану купили у щедрого автомата.
И поехали на троллейбусе с цифрой «2» на проспект Мира, в парикмахерскую. К счастью, попали в безлюдье. Было душно тут, пахло дешевым одеколоном, мылом, стираным бельем и волосами. Симу хотели было отправить в дамский зал — она вспыхнула и попросила:
— Да уж лучше здесь.
И Анна замолвила за дочку словцо и удивилась: «Рослая она у меня не по годам». Всех троих посадили в кресла, накрыли белыми хрустящими простынями, одни головы наружу.
Спросили:
— На юге отдыхали, что ли? Какой загар!.. Как прикажете стричь?
Она не знала, не приходилось. Растерялась. Ведь Ефим подстригал их сам.
— Какой там юг, — отмахнулась Анна. — Подстригите их так… так, как других ребят подстригаете. — Она потупилась и обомлела: девушки-мастера жужжали машинками, клацали ножницами, кружили у кресел, топчась по волосам. Видно, уборщица отлучилась, а им — вот ведь как можно изнежить себя! — лень взять метелку и подмести. Привыкшая с детства к чистоплотности и дома и на работе, она строго блюла это правило. Ну разве могла бы она доить корову, не убрав из-под нее навоз?! Она осуждающе покачала головой. Весь блеск-шик парикмахерской сразу угас для нее.
Все-все покупки, какие были загодя продуманы и обсуждены между собой, куплены. Нет свободных рук ни у одного из четверых Мукасеевых! Симу, пристрастившуюся к рисованию еще с первого класса, сверх того одарили акварельными красками, кисточками, цветными цанговыми карандашами; только батьке ничего: голенища у всех кирзовых сапог были ужасно заужены, так и в войну не экономили, а он строго-настрого предупредил, что брать нужно только с широкими голенищами.
