— Ева! Ты чего? Что за ерунду говоришь?
— Да так, на всякий случай спросила, — задорно улыбается. — Я и так знаю, что ни с кем.
— Откуда? — и я искренне удивлён.
— Ну… — улыбается, — ты торопился к финишу каждые пять секунд! Ясно же, что тоже скучал. А раз скучал, значит было для этого время! — прижимается лицом к моей груди, затем тянется и целует в ключицу. А я млею, прикрывая, задобренный, глаза.
Она всегда так — скажет какую-нибудь глупость и тут же реабилитируется, благо знает как.
— Ева, — говорю, — ты единственная. Только одна… И хорошо знаешь, что у меня здесь — прижимаю её руку к своей груди.
— Она другая, не такая, как моя.
Господи, сколько лет я ждал, что этот вопрос всплывёт вновь, и вот он задан. И я эгоистично рад сбросить с плеч груз, в надежде, что тысячи прожитых вместе дней мне помогут. Она ведь видела, давно знала, что татуировка не та, и много лет назад даже робко спросила почему, легко удовлетворившись моим коротким ответом. Наверное, боялась заглядывать глубже, говорить о том, что причиняло ей боль — однажды я её предал, забыл, вычеркнул. И ужас моего поступка в том, что сейчас, наверняка, я до сих пор жил бы с Мел… или какой-нибудь другой женщиной, не важно, но понятия не имел бы о том, ЧЕГО на самом деле лишаю себя, Еву. Ведь эта жизнь не просто отличается от той, где я был моложе и успешнее, она — СЧАСТЬЕ. Именно так: громко и только прописными буквами, потому что мне хочется петь, обнимать, целовать, и лететь со всех ног домой, сдвигая рейс на день раньше, теряя в деньгах, но приобретая бесценное время ВМЕСТЕ.
Я целую упрямые, непокорные и неподвижные от обиды губы. Мы вышвырнем эту занозу и боль от неё раз и навсегда.
— Я вывел ту. Но ты вернулась на своё законное место, хоть татуировщик и не смог в точности повторить рисунок — просто под рукой не было оригинала, не было тебя. Но это и символично: не важны обстоятельства, не имеют значения перемены, истина непреложна — в сердце живёт чувство несмотря ни на что.
— Когда ты её повторил?
Я вздыхаю, потому что мне жаль. Мне жаль, и я не могу говорить, ругая свою тупость, но знаю, что обязан сказать правду:
— Несколько дней спустя после того… после того, как я нашёл тебя в участке.
Ева выдерживает небольшую паузу, затем констатирует:
— Когда я была в психушке.
— Когда тебе было плохо.
Я не узнаю свой голос, он как поломанная осипшая флейта.
— Почему именно тогда?
— То, что с тобой случилось, вправило мой обиженный мозг на место.
