2. Если по первому вопросу прокуратура не установит нарушений закона, рассмотреть целесообразность дальнейших выступлений хоккеиста Мордасова за команду мастеров, исходя из того, что советские спортсмены в силу своей популярности являются объектами подражания для подрастающей молодежи, и такого рода наглядный пример вряд ли может послужить убедительной иллюстрацией неотвратимости наказания, определенного в соответствии с законом».
Через три недели в трест пришел ответ. Прокурор сообщил, что гр-н Мордасов П. Ф., ранее осужденный на основании ст. 109 ч. II УК РСФСР к трем годам лишения свободы условно, с направлением на стройки народного хозяйства, примерным поведением и честным отношением к труду доказал свое исправление и, по представлению спецкомендатуры, был условно досрочно освобожден народным судом после фактического отбытия половины назначенного ему срока наказания. Прокуратура полностью разделяет мнение управляющего трестом т. Воронина Д. К. о нецелесообразности выступлений гр-на Мордасова П. Ф. в команде мастеров, но разрешение подобных вопросов не входит в ее компетенцию. Однако прокуратура направила соответствующее письмо в облспорткомитет, указав в нем, что просит информировать о принятом решении депутата облсовета т. Воронина Д. К.
Дмитрий Константинович позвал к себе Николаева, дал ему прочесть письмо прокурора и тихо сказал: «Игорек, не бери это в голову… Плюнь на все и поскорее поправляйся! Ты нужен нам!»
Однако Николаев не внял разумному совету управляющего трестом и в тот же день побежал записываться на прием в горисполком, в редакцию местной газеты и еще куда-то. Как будто у тамошних руководителей нет более важного дела, чем спортивная карьера какого-то Пашки Мордасова! Когда же первая серия бесед оказалась безрезультатной, Николаев при содействии Канаевой организовал петицию в республиканский Комитет по физкультуре и спорту, а вслед за нею — великое множество писем как от себя лично, так и от соседей по дому, от лечивших его врачей и медсестер и даже от вовсе случайных людей, какие попадались под руку, но, куда бы он ни обращался, все осталось без изменений — Пашка Мордасов по-прежнему ловко щелкал шайбу под неумолчный рев трибун и, что называется, в ус не дул.
Если бы Николаев сутяжничал только в эпистолярном виде, это было бы еще полбеды, а он и на службе день-деньской бубнил о своем наболевшем, мешая другим сосредоточиться и без помех заниматься тем, что положено делать в рабочее время. В общем, он… как бы это выразить доходчивее?.. не то чтобы озлобился, нет, а скорее намертво «зациклился» на рассуждениях о чести, совести, справедливости и прочих высоких материях. И где бы то ни происходило — в курилке, в коридорах или на собраниях, с трибуны, — он всякий раз упоминал Пашку Мордасова. Совсем как тот древнеримский сенатор, который заканчивал любую речь требованием разрушить Карфаген. А людям все это, ей-богу, поперек горла, и шарахаются от Николаева, словно от чумного.
