— Что же вы собираетесь делать? — поинтересовалась Таня.
— А ничего, — глухо отозвался Юшин. — Не пойду на комиссию — вот и весь сказ.
— Как же? Ведь существует какой-то порядок, дисциплина.
— Да гори она синим огнем, ваша дисциплина! — Он с видом заговорщика склонился к Тане и перешел на шепот: — Возьму больничный — вот и всего делов! Чем хорош радикулит? Нипочем не установишь, когда болит, а когда — нет.
Таня отстранилась от Юшина, с недоверием замечая, как к чувству отвращения, которое она испытывала с самого начала разговора, примешивается ощущение внутренней силы, исходившей от «Падшего ангела». Не настолько он примитивен и бесхитростен, как старается казаться, — прозревая, подумала она. Посмотришь на него — он, что называется, валенок валенком, а копнешь поглубже…
— Не-эт, дешево я не дамся! — с угрозой в голосе продолжал Юшин, будто читая Танины мысли. — Ишь чего захотели — замарать мне послужной список. Кишка тонка! Они меня еще узнают! Да я сам так проучу Шкапина, что он век помнить будет!
А что, мелькнуло в голове у Тани, все может быть. Если Юшину повезет и он снова где-то станет начальником, то, покамест в нем разберутся и найдут способ избавиться от его услуг, пройдет минимум год-полтора, а стоит шесть-семь раз повторить этот трюк, как он дотянет до пенсии.
— Спасибо вам, что загодя упредили. — Юшин прикурил новую сигарету от старой. — И без того я бы не сплоховал, а теперь покажу им, откудова ноги растут.
Таня сочла свою миссию исполненной и ушла в комнату, чтобы составить отчет, требуемый для подтверждения звания «коллектив высокой культуры». На заполнение форм и написание справки у нее ушло около часа, и примерно столько же времени она потратила на его сдачу в месткоме. Возвратившись оттуда, она уже не застала Юшина; Добкин сгорбился над газетой «Труд», а взъерошенный Тананаев с остервенением вращал ручку арифмометра.
— Ты чего, Левик? — полюбопытствовала Таня.
— Чего, чего? — злобно переспросил Тананаев и ткнул пальцем в сторону Добкина. — В пятницу я из-за него заявился домой поздней ночью! Чего уткнулся в газету? Расскажи-ка Тане про свои художества!
Добкин поднял голову и сквозь толстые стекла очков посмотрел на Тананаева таким взглядом, каким состарившийся мерин смотрит на жестокосердного конюха.
— Чего уставился как баран на новые ворота? — закричал Тананаев. — Бесстыжих глаз и чад неймет?
Тананаева понесло, и, перескакивая с пятого на десятое, он выложил Тане, что разгильдяй Добкин снова опоздал на: базу, из-за чего их бригаду не только бросили на самую грязную работу — выгребать и выносить из овощехранилища осклизлые листья капусты, но и отпустили тютелька в тютельку — ровно в одиннадцать часов вечера, тогда как ему, Тананаеву, постоянно назначавшемуся бригадиром, всегда удавалось столковаться с кладовщицами об урочном задании и распускать народ по домам задолго до окончания смены.
