Воцарилось молчание. Я собирался с мыслями, готовясь ответить на все эти вопросы.
Рассказал о том, как „Чикаго-Трибюн“ послала меня в 1932 году в Москву. Рассказал я и о том, как специально занялся личностью Красного Наполеона, о его детстве и службе в царской армии.
Рассказал я также и о его судьбе после революции, о знании, которое он пробрел у Сталина, о том, как он захватил власть. Сообщил я также о его подготовлениях к войне, о сражениях в Центральной Европе, завоевание Италии, уничтожении французской, английской и бельгийской армий во время третьей битвы на Марне.
Затем я стал говорить об английской революции, оккупации островного королевства, немилосердном избиении шести миллионов белых в Австралии и о научной организации всех сил на цветных континентах. И, наконец, я заговорил о конечной цели его деяний, о борьбе с последней силой мира и установлении мировой советской федерации под его личной властью.
Мой доклад длился долго, – не раз меня прерывали вопросами, – когда я, наконец умолк, вопросы посыпались на меня со всех сторон.
Статс-секретарь Рейнольдс осведомился о внутриполитической структуре Советского Союза и о моем мнении о его прочности.
Государственный казначей Джон Рескоб задал вопрос о денежной системе Советов.
Адмирал Девидсон пожелал услышать мое суждение о красном флоте и о подготовке его личного состава.
Возглавлявшего департамент торговли и промышленности Вилльяма Эбергарда интересовали производительные силы страны и грузоподъемная мощь железных дорог.
Военный министр Мирон Дж. Уоллес задал мне ряд вопросов, касавшихся боеспособности армии Карахана.
Посевная площадь, состояние животноводства, запасы продовольствия – вот что интересовало миссис Руфь Мак-Кормик.
Директор почты и телеграфа Эмери Ольдс пожелал, чтобы я ему обрисовал состояние почтово-телеграфной сети в Европе; Джемс Райн потребовал от меня статистических данных по вопросам рабочей силы, ее оплаты и жилищных условий.
Допрос этот длился более четырех часов, и воздух утопал в голубоватых облаках сигарного дыма.
Вместо ужина нам сервировали чай, и к концу беседы я с трудом ворочал языком.
Несмотря на опасность, грозившую стране, я начал ощущать к концу беседы, что далеко не все члены кабинета отдают себе в полной мере отчет в том, какую грозную силу представляет собой Карахан. В то же время некоторые члены кабинета считали угрожавшую опасность сильно преувеличенной и раздутой.
– Скажите, мистер Гиббонс, – обратился ко мне Уоллес, – не попали ли вы под влияние этого диктатора за время своего пребывания с ним? Не преувеличены ли ваши суждения? Не преувеличиваете ли вы желтую опасность? Я считаю, что множество статей, появившихся на страницах печати за последний год, намеренно нагоняли на страну страх и служили пропагандистским замыслам Карахана. Мне кажется, вы были его доверенным лицом, а теперь вы являетесь к нам. Желтая опасность в большей своей части создана желтой прессой.
