Я ответил ему, что это действительно так, и что я об этом не раз писал в своих корреспонденциях. Он помолчал мгновение, а потом переменил тему беседы.
– Какого вы мнения о румынской армии?
– Не особенно высокого, – ответил я. Я ожидал, что он улыбнется, но лицо его осталось по-прежнему бесстрастным. Он ускорил лишь бег своего коня, и Бойер и я последовали его примеру.
– Вам приходилось встречаться с Пилсудским? – спросил он, и по тону его вопроса я понял, что он достаточно полно осведомлен обо всем, что касалось меня. Мае оставалось лишь со всей откровенностью заговорить о своем прошлом.
– Да, я встретился с ним в 1921 году во время войны против вас. Вы тогда заставили нас пробежать немалое расстояние. От Киева до Варшавы. Около Брест-Литовска я чуть было не попал в плен.
Наша своеобразная беседа длилась целый час. Мы продолжали носиться по дорогам и полям, и я должен был признать, что подобное интервью было очень утомительным. Карахан продолжал задавать мне ряд вопросов военного характера. Его интересовало состояние дорог, авиации, артиллерии европейских держав, настроение населения, воинский дух армии, характеристики отдельных военачальников, короче говоря все, что я мог ему сообщить.
Возвратившись в Петровский дворец, он пригласил меня следовать за ним. Проходя через вестибюль, он небрежно ответил на приветствие своего штаба и, казалось, целиком ушел в разрешение какой-то проблемы. О чем он размышлял, оставалось для меня тайной.
Бойер и я последовали за ним в его рабочий кабинет. На сей раз он предложил нам сесть. Минуту мы помолчали. Он не сводил с меня пристального взгляда. Потом он заговорил:
– Я принял решение. Вы останетесь у меня, – или вернее, вы останетесь в Москве. Вы слишком хорошо осведомлены в военных делах, чтобы я мог вам позволить беспрепятственно передвигаться по стране. Отосланная вами вчера корреспонденция могла бы повредить моим планам, и поэтому она была задержана. Я не желаю возбуждать беспокойство среди моих соседей. Ваши предположения и расчеты соответствуют действительности. Я предпочитаю иметь дело с разумными людьми, хотя бы они и являлись моими врагами. Вам не будет дано возможности переслать ваше вчерашнее сообщение в вашу страну, и вы будете лишены права свободного передвижения по СССР. Я полагаю, что в той же мере вы и ваша газета будете заинтересованы в том, что вам будет предоставлена возможность находиться при мне: поэтому я надеюсь, что вы останетесь здесь по доброй воле. В информационном материале о вас я нашел письмо к вам генерала Першинга. Он писал вам:
