Как из вашего окна
Иордания видна,
А из нашего окошка
Только Сирия немножко.
Все бы хорошо, да был у Васи недостаток. Пил. И если уж запивал, то по-черному. Тут его и узнать было нельзя. Не то чтобы он крепко бил Свету и тещу, а выгонял их из дому и орал на весь поселок:
— Бизона, бизона! Я вас всех, ляди, на чистую воду выведу всех под статью подведу!
В эти хмельные часы он был убежден, что теща содержит публичный дом, а жена в нем работает. Когда он расходился совсем, из своего каравана выбегала соседка Фаина и давала отпор:
— Сам ты бен зона[60], мент вонючий, мусор! Будешь орать тут — замочу!
Когда он запивал надолго, в поселок приезжал Давид и уговаривал Васю выйти на работу. Вася молча выносил из каравана стол, расстилал на нем газету «Едиот ахранот», ставил бутылку водки «Кеглевич» и нарезал на газете крупными кусками сало и селедку. И сало, и селедку Света покупала в Ашдоде в русском магазине. До встречи с Васей Давид вина в рот не брал. Выпив и закусив, черный марокканец начинал разговор:
— Эйфо Света?[61]
— Бизона, — уклончиво отвечал Вася.
— Бат зона[62], — поправлял Давид.
Вася наливал еще по стакану и предлагал:
— Давай по новой.
— Ху из ным, — соглашался Давид.
Кроме «бизона» Вася знал на иврите еще несколько слов. Давид по-русски тоже усвоил немного.
Через какое-то время Васина мать в Гомеле серьезно заболела, и он поехал ее навестить. Там с ним случилось несчастье. Возвращаясь ночью домой, он, пьяный, свалился и замерз. Утром окоченевший труп нашли у самой калитки дома. А в Ашдоде, на берегу Средиземного моря, Давид продолжал пить и спился окончательно. Он продал дело и сейчас работает поваром в Реховоте в институте Вейцмана.
Ту осень, будучи гостем Иерусалимского университета, я жил в самом начале улицы Яффо, рядом с отелем «Цезарь» и недалеко от знаменитого рынка «Махане-Йегуда». Эта длинная улица проходит через весь город и оканчивается у Яффских ворот старого Иерусалима. Вблизи стен Старого города улица вполне современна: высокие дома из белого камня, витрины, тротуар, выложенный гладкими каменными плитами. Но там, где я жил, узкая грязная улица Яффо застроена ветхими домиками, лавками ремесленников, торговцев серебром, фруктами и питой. По улице быстро идут, казалось, бегут, религиозные евреи, одетые во все черное: черная шляпа, черный лапсердак с хлястиком. Из-под лапсердака торчат тонкие ноги в черных чулках и черных башмаках. И только рубашка с расстегнутым воротом — кипенно-белая. Чем ближе к рынку, тем черная толпа гуще. Издали кажется, что на перерыв распустили симфонический оркестр.
