— Жаль, что нельзя сорвать пару роз, — сказал я.
— Это зачем же? — спросила Ира.
— Помните у Пушкина? «Фонтан любви, фонтан живой, принес я в дар тебе две розы…»
Свердловы с удивлением переглянулись.
— Бахчисарайский фонтан у Пушкина и в самом деле живой. Из него по капле сочится вода, — сказала Ира. — А этот давно высох. Кроме того, рвать цветы в Израиле считается большим грехом. В этой пустыне деревья и цветы взрастили тяжелым трудом.
Потом Свердловы подвезли меня к Золотым воротам Старого города. Им нужно было на время отлучиться.
— Где встретимся? — спросил я.
Юра посмотрел на часы и сказал:
— Через полчаса в Гефсиманском саду. Идет?
Вася был русским, хотя родился и вырос в Белоруссии, в Гомеле. И работал там милиционером. В девяностом году он вместе с женой Светланой, тещей Броней и годовалой дочкой приехал в Израиль и поселился в Ашдоде. Ехать в Израиль Васе поначалу не хотелось, но жена и теща настояли. «Сионисты, — ворчал на них Вася, — агрессоры». Их поселили в маленьком барачного типа домике из гипса, который и Израиле называют караваном. Караванный поселок стоял на холме в оливковой роще недалеко от моря. В караване были все удобства: душ, газовая плита, мазган[58] — девять месяцев в году в Ашдоде было очень жарко.
Вася был добр и руки имел золотые. Знал и слесарное, и плотницкое дело. А работать устроился водителем электрокара на кирпичный завод. Хозяин завода, черный марокканский еврей Давид, очень ценил его. Вася был безотказен. Подвозил из махсана[59] и из подсобки оборудование, грузил кирпич, слесарил и, если нужно, чинил электропроводку. Если Давид просил отвезти его на цементный завод или подсобить еще по какому делу, Вася никогда не отказывал. На заводе его любили и звали «Васей из каравана». Своей жизнью Вася был доволен. Дома он говорил:
— Бывало, у нас в отделении милиции Израиль ругали. Вроде как агрессор он, оплот империализма. А я здесь, между прочим, за час две поллитровки зарабатываю.
Платили Васе восемь шекелей в час, а простая водка в то время стоила меньше четырех.
Ранним вечером, когда солнце садилось за оливковую рощу, Вася выносил из каравана баян, садился на скамейку и, перебирая лады, пел приятным баритоном:
Степь да степь кругом. Путь далек лежит.
В той степи глухой замерзал ямщик.
Солнце еще палило вовсю, и поселок был пуст. Васю слушали оцепеневшие от зноя пыльные серебристые оливы. С холма песня летела вниз вдоль пальмовой аллеи, которая шла к морю. Позже, когда жара спадала и на темнеющем розовом небе выступали звезды, на скамейку подсаживались соседи. Вася пел тогда частушки, подслушанные в поселке:
